Чехов рассказ про монаха

Наивного Чайковского везут в «Останкино», причёсывают, припудривают, присобачивают микрофон, подводят к студии, где уже сидят 500 человек, которых перед тем обучили, по какому сигналу они должны аплодировать. Звучит бодрый голос:

— Великий русский композитор Пётр Ильич Чайковский! Встречайте! Ваши аплодисменты!

Чайковского подталкивают, ведущий берёт его за руку, ведёт к диванчику, усаживает — и:

— Дорогой Пётр Ильич! Мы счастливы видеть вас сегодня у нас в программе. Ваша музыка восхищает всё человечество, скажите, пожалуйста, сколько вам было лет, когда вы ощутили себя геем?

— Простите, кем?

— Педерастом.

Слёзы брызгают из глаз Чайковского, лицо становится малиновым, потом вишнёвым; он пытается встать, пытается что-то сказать, падает и умирает от инфаркта, не прожив и дня в нашей новой России. Он небось думал, что разговор пойдёт о прелюдиях, бемолях, легато. Но ведь это никому неинтересно и непонятно, а у слова «прелюдия» совершенно другой (не музыкальный) смысл.

Вот такой случится у великого композитора разговор о творчестве на федеральном телеканале.

* * * 

Люди любят рассуждать об искусстве — о великих художниках, композиторах, писателях. Про них и в газетах пишут, и по радио говорят, и по телевизору показывают. Каждому великому творцу отведено два дня в году: годовщина смерти и день рождения. Остальные 363 дня вспоминать гения нет смысла, ведь нет же информационного повода. А великие классики чрезвычайно редко создают информационные поводы; разве что кому-то из них новый памятник поставят или старый музей сожгут.

Большинству людей кажется, будто они говорят об искусстве. А на самом деле — о личной жизни гения. Пушкина не читают, путают «Полтаву» с «Капитанской дочкой»; в памяти, как в болоте, бессмысленно барахтается «мой дядя самых честных правил»; зато с точностью до секунды расскажут, сколько времени провела Натали на свидании с Дантесом — то есть не только свечку держали, но и хронометр не забыли включить.

Началось не сегодня и не вчера. Вырождение не взрыв, не инсульт, а процесс. Как океан покрывается нефтяными пятнами и пластиковыми пакетами, так океан русского языка накрыли сточные воды с высоких трибун, гниющие горы словесного мусора, которым пишутся законы, полицейские протоколы и судебные решения; этот мусор круглосуточно вываливается изо рта политиков, пресс-секретарей и комментаторов, блуждающих с телеканала на телеканал, с радиостанции на радиостанцию…  

ЧЕБУТЫКИН (военный доктор). Я как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты. Знаю по газетам, что был, положим, Добролюбов, а что он там писал — не знаю. Бог его знает.
                                                                                                                                 Чехов. Три сестры. 

Началось не сегодня. Доктор Чебутыкин (кончил университет!) признаётся (в XIX веке!), что ничего не читает, кроме газет, да и в них он читает только раздел «Курьёзы» и «Полезные советы».

Почти сто лет назад, в 1926-м (Серебряный век русского языка, по сравнению с нашим Гипсокартонным) Цветаева написала гениальную статью; там есть и о читателе, который «любит Пушкина».

А почему Пушкина? Потому, очевидно, что Пушкину на Тверском бульваре поставлен памятник. Ибо, утверждаю, Пушкина он не знает. Читатель понаслышке и здесь верен себе. Но — хрестоматии, колы (школьные оценки. — А.М.), экзамены, бюсты, посмертные маски, «Дуэль Пушкина» в витринах и «Смерть Пушкина» на афишах. Пушкинский кипарис в Гурзуфе и пушкинское «Михайловское» (где, собственно?), партия Германа и партия Ленского (обыватель Пушкина действительно знает с голосу!), однотомный Пушкин-Сытин с Пушкиным-ребёнком — подперев скулу — и 500 рисунками в тексте (обыватель Пушкина действительно знает — с виду!).

В общем, для такого читателя Пушкин нечто вроде постоянного юбиляра, только и делавшего, что умиравшего (дуэль, смерть, последние слова царю, прощание с женой и пр.).

Такому читателю имя — чернь. О нём говорил и его ненавидел Пушкин, произнося «Поэт и чернь». Чернь, мрак, тёмные силы, подтачиватели тронов несравненно ценнейших, чем царские. Такой читатель — враг, и грех его — хула на Духа Свята.

В чём же этот грех? Грех не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию, в намеренной слепости и в злостной предвзятости.
                                                                                                                      Цветаева. Поэт о критике.

* * * 

Интеллектуалы отличаются от быдла тем, что кроме сексуальной позиции (ориентации) знают общественно-политическую позицию творца.

На минувшей неделе интеллектуалы вспоминали Чехова, который умер 15 июля; дата хоть и убогий, но всё же информационный повод. Разумеется, началась (точнее, возобновилась) полемика, которая тянется уже сто с лишним лет. Сталкиваются две с половиной точки зрения:

— люблю Чехова, несмотря на то, что он антисемит;

— не люблю Чехова за то, что он антисемит;

— люблю Чехова, тем более что он антисемит.

Неизвестно, как чеховский антисемитизм совмещается у тех же людей с признанием, что Чехов — интеллигентнейший человек.

Доказательства чеховского антисемитизма всегда одни и те же: повесть «Степь» с противным карикатурным Мойсейкой (Моисеем) и пьеса «Иванов», главный герой которой сдуру женился на чахоточной еврейке и в раздражении кричит ей: «Ты скоро умрёшь, жидовка».

Реже вспоминают повесть Чехова «Три года», где богатый купец Фёдор Фёдорович Лаптев говорит родному брату Алексею Фёдоровичу Лаптеву: «Ах, Алёша, Алёша, брат мой милый! Мы с тобою люди русские, православные, широкие люди; к лицу ли нам все эти немецкие и жидовские идеишки? Ведь мы с тобой не прохвосты какие-нибудь, а представители именитого купеческого рода».

Когда цитируют такие замечательные фразы (особенно если они цитируются с одобрением), то под словами про немецкие и жидовские идеишки стоит подпись — А.П.Чехов. Цитирующий как бы тычет пальцем в цитату: «Видите, это Чехов написал!»

Да, это написал Чехов, но сказал это не человек по имени Антон Павлович, а персонаж по имени Фёдор Фёдорович. Совпадают ли взгляды автора и персонажа? Отнюдь не всегда. Мы совершенно уверены, что симпатии Пушкина на стороне Гринёва, а не Швабрина (если вы понимаете, о чём речь). Швабрин, разумеется, говорит какие-то хорошие слова, но благодаря Пушкину мы точно знаем, что Швабрин негодяй, подлец, предатель.

Выдёргивать цитату из контекста — нечестно. Выдавать мнение персонажа за мнение автора, мягко говоря, не всегда честно.

Что же ответил брату Феде милый брат Алёша?

— Какой там именитый род? — проговорил Лаптев, сдерживая раздражение. — Именитый род! Деда нашего помещики драли, и каждый последний чиновничишка бил его в морду. Отца драл дед, меня и тебя драл отец. Что нам с тобой дал этот твой именитый род? Какие нервы и какую кровь мы получили в наследство? Ты вот уже почти три года рассуждаешь, как дьячок, говоришь всякий вздор и вот написал — ведь это холопский бред!

«Говоришь всякий вздор» — это про только что сказанные Фёдором слова об «идеишках». А «холопский бред» — это о чём?

Дело в том, что Федя (до разговора) дал Алёше прочитать свою статью:

— Можешь поздравить Россию с новым публицистом, — сказал Фёдор. — Прочти, голубчик, и скажи своё мнение. Только искренно.

Он вынул из кармана тетрадку и подал её брату. Статья называлась так: «Русская душа»; написана она была скучно, бесцветным слогом, каким пишут обыкновенно неталантливые, втайне самолюбивые люди, и главная мысль её была такая: без веры нет идеализма, а идеализму предопределено спасти Европу и указать человечеству настоящий путь.

— Но тут ты не пишешь, от чего надо спасать Европу, — сказал Лаптев.

— Это понятно само собой.

— Ничего не понятно, — сказал Лаптев и прошёлся в волнении. — Не понятно, для чего это ты написал. Впрочем, это твоё дело.

Идея Фёдора, что русской душе, полной веры и идеализма, предопределено спасти Европу, сейчас чрезвычайно актуальна и популярна (особенно на нашем госТВ). Становится даже обидно, что идея такая старая; всё это Федя сформулировал в ХIХ веке. И тем более обидно, что милый брат Алёша называет это холопским бредом.

Кто же из братьев прав? На чьей стороне доктор Чехов? Ответ есть. Следующая глава повести начинается без аллегорий и гипербол, простой фразой: «Доктора сказали, что у Фёдора душевная болезнь». А ещё через три страницы мы узнаём, что Федя в сумасшедшем доме.

Оказывается, про спасение Европы и немецко-жидовские идеишки говорил душевнобольной. И никак иначе понять Чехова нельзя, если читать его честно, не выдёргивать фразы, не подгонять цитаты под желательный ответ.

Кроме пьес и рассказов, по поводу которых ещё можно спорить (какие взгляды персонажей совпадают со взглядами автора, а какие противоречат им), — кроме художественных произведений сохранилась, к счастью, огромная переписка Чехова: почти четыре с половиной тысячи писем, где говорит он сам, а не его персонажи.

Граждане, Чехов не был антисемитом. Это доказывает хотя бы его отношение к делу Дрейфуса. Чехов не только полностью одобрил борьбу, которую долго в одиночку (против всего общественного мнения Франции!) вёл Золя. Чехов восторгался мужеством Золя, которого за выступление в защиту «еврея-предателя» травила вся Франция — и лавочники, и офицерство (ещё бы!), и писатели, и даже студенчество.

Чехов мог бы сочувствовать Дрейфусу молча. Никто не требовал от него «заявлять позицию». Но его чувство справедливости было возмущено. Он написал очень решительное письмо Суворину. Читая это письмо, помните, что Суворин был друг Чехова, издатель Чехова, защитник Чехова от критиков, главный редактор «Нового времени» (самой большой и влиятельной газеты России) и при этом откровенный и упёртый антисемит, который постоянно публиковал в своей газете самые грязные и лживые статьи о Дрейфусе. Журналист Суворин прямо писал, что Дрейфуса защищает «мировое еврейство», «всемирный еврейский синдикат» (аналог теперешнего выражения «всемирный жидомасонский заговор»).

Чехов — А.С.Суворину
6 февраля 1898 г. Ницца.

…Обнаружился (в деле Дрейфуса. — А.М.) целый ряд грубых судебных ошибок. Убедились мало-помалу, что Дрейфус был осужден на основании секретного документа (фальшивого письма), который не был показан ни подсудимому, ни его защитнику, — и люди порядка (честные юристы) увидели в этом коренное нарушение права.

Стали всячески угадывать содержание этого письма. Пошли небылицы. Заговорили о милитаризме, о жидах. Такие глубоко неуважаемые люди, как Дрюмон, высоко подняли голову. Заварилась мало-помалу каша на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет бойней.

Когда в нас что-нибудь неладно, то мы ищем причины вне нас и скоро находим: «Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм…»

Капитал, жупел, масоны, синдикат, иезуиты — это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство! Они, конечно, дурной знак.

Раз французы заговорили о жидах, о синдикате, то это значит, что они чувствуют себя неладно, что в них завелся червь, что они нуждаются в этих призраках, чтобы успокоить свою взбаламученную совесть.

«Пахнет бойней… взбаламученная совесть» — вроде бы о французах, но Суворин ощутил пощёчину.

Это письмо — открытый и полный разрыв с другом, с невероятно богатым и влиятельным хозяином крупнейшей газеты, и «всего лишь из-за направления». (Чуть позже в письме к брату Чехов пишет: «Это не газета, а зверинец».)

Достаточно? Уважаемые читатели, не знаю вашего отношения к семитам и антисемитам, но Чехов в этом смысле безгрешен. Да, у него много «мест», удобных для тенденциозного цитирования, но антисемит он только в сознании зацикленных на этом читателей, точнее — языкочесателей.

Дело в том, что рассказывать еврейские анекдоты, шутить над типичными еврейскими проявлениями (реальными или нет), едко высмеивать — всё это всего лишь юмор того или иного, или хоть третьего сорта.

Антисемитизм — не шутки, не подковырки, не юмор, хотя бы и грубый. Антисемитизм — это ненависть и желание убить.

Тот, кто «шутит», желая убить (хотя и не убивает, боясь наказания), — тот антисемит. А тот, кто рассказывает анекдот (даже рискованный), но убить не хочет и ненависти не испытывает, — чист.

Я рассказывал анекдоты про армян, чукчей, грузин, французов, русских, евреев, американцев, англичан, поляков, Штирлица, Чапаева, Брежнева и геев — не испытывая ненависти ни к кому из них. Тут всё от интонации зависит, от выражения лица.

Предельно карикатурные персонажи Фрунзика Мкртчяна и Владимира Этуша («Кавказская пленница») — это не расизм, это добрый смех. Только дурак или негодяй скажут, что Гайдай ненавидел кавказцев и снял кино про борьбу арийца Шурика с чёрной нечистью.

А про Чехова спрошу: был ли он, по-вашему, укрофобом (человеком, который ненавидит украинцев)? Нет? А как быть с этим «местом»:

ЧЕХОВ — СУВОРИНУ
18 декабря 1893. Москва

Пьеса Потапенко прошла со средним успехом. В пьесе этой есть кое-что, но это кое-что загромождено всякими нелепостями. Хохлы упрямый народ; им кажется великолепным всё то, что они изрекают, и свои хохлацкие великие истины они ставят так высоко, что жертвуют им не только художественной правдой, но даже здравым смыслом.

Если отныне кто-то из читателей будет убеждён, что Чехов укрофоб (украинофоб), то это проблема читателя, а не Чехова.

Если же кто-то захочет доказать, что Чехов — русофоб, то легко найдёт сотни подходящих цитат и обратится «куда надо» с требованием изъять из школьной программы уроженца сомнительного по национальному составу города Таганрога, где означенный урожденец с детства попал под влияние украинских националистов.

Школьники только спасибо скажут.

Оригинал

Анализ рассказа А.П.Чехова “Черный монах”

Предметом рассказа А.П.Чехова “Черный монах” является болезнь человеческой души. Это самое страшное, что может случиться с человеком, когда сама его сущность ненормальна, нездорова. Душевная болезнь всегда оставляет неизгладимые и незаживающие душевные раны. Человек уже не может жить по-прежнему. Чехов выписывает историю Андрея Васильевича Коврина до самой его смерти, как врач пишет историю болезни пациента.

Коврин – молодой ученый, магистр-философ. В рассказе нет ни его портрета (единственная деталь – красивые длинные волосы), ни авторской характеристики героя. Источник сведений о нем – реплики героев: “величина”, “ученый, необыкновенный человек”, сделавший “блестящую карьеру”, живущий “интересной жизнью”. Коврин «утомился и расстроил себе нервы» и приехал в места своего детства – имение своего «бывшего опекуна и воспитателя» садовода Песоцкого, живущего вместе с дочерью Таней. Главное в этом имении – сад и парк. И в первой главе рассказа дается не портрет Андрея Васильевича, а образ поместья. Это делает возможным предположение, что поместье – это символический образ Коврина, выросшего в этих местах, как будто воспитанным этим поместьем. Первая часть его – это сад, выращенный, как и сам Коврин, Егором Семеновичем Песоцким. Тут все поражает воображение: «причуды, изысканные уродства и издевательства над природой» и пресловутые «яблоки с голову» из коммерческого сада, приносящего доход в несколько тысяч. В этом саду «постоянное движение» и «черный, густой, едкий дым». Саду противопоставлен парк, «угрюмый и строгий», с «обрывистым, крутым» берегом, с корнями-лапами, с «нелюдимой» речной водой и жалобным писком куликов. Настроение в парке – «хоть садись и балладу пиши». Здесь нет той уродливой красоты и выгодности, но есть одухотворенность. Так и в Коврине: одна его часть – это что-то поэтическое, тайное, «нелюдимое»; а другая – это внешняя часть Коврина, которую видят все, это его способности, создавшие ему такую карьеру, что «лет через десять и рукой не достанешь». Эта часть Коврина и находится в постоянном движении – в неустанной работе. Едкий черный дым – это те зачатки гордости, самодовольства, которые оплетут его душу в будущем.

Приехав в имение Песоцких, Коврин попадает в атмосферу постоянной радости и наслаждения – ее создают воспоминания о счастливом детстве, пробуждающаяся природа, истинная любовь к нему и старика Песоцкого, и его дочери, предчувствия «веселого, длинного лета» впереди – и каждая его «жилочка дрожит и играет от удовольствия». В Борисовке расстроенные нервы Коврина только раздражаются еще больше – «он продолжал вести такую же нервную и беспокойную жизнь», «много говорил, пил вино, курил дорогие сигары», «слушал музыку и пение». И под впечатлением всего этого воображение Андрея создает «странную, ни с чем не сообразную» легенду о черном монахе. Эта легенда возникает сразу после упоминания о мистической серенаде Брага про священную гармонию таинственных звуков. Этот сюжет про девушку, «больную воображением», будто предупреждает героя о возможности такой именно «болезни воображением». После этого в парке, на другом берегу реки – будто в душе Коврина и одновременно в другом, потустороннем мире (произошел переход – через реку) – происходит первое явление монаха. В этот момент все чувства Андрея Васильевича раздражены – «цветы издавали влажный, раздражающий запах», скрипка пела «человеческим голосом», ему кажется, что «весь мир притаился и ждет, чтобы он понял его». Образ явившегося монаха можно соотнести со всеми героями рассказа: «непокрытая голова» Коврина, седина старика Песоцкого, черные брови Тани. Скрещенные на груди руки напоминают наполеоновскую позу. Черный монах – это мания величия Коврина, а значит – гордость. Неслучайно его образ объединяет внешние черты «идейных» людей. В этом монахе есть нечто демоническое – это и акцент на его черноте, его явление, как вихрь или смерч, его странная улыбка – ласковая и лукавая, страшная бледность лица; вообще его образ напоминает демона и пушкинского стихотворения — и речи монаха вольют в его душу «хладный яд» самодовольства, гордости, ложного ощущения избранничества и гениальности. Но черный монах – это часть самого Коврина, это его больная душа. Болезнь возникает еще при постоянном  восхвалении Андрюши в имении Песоцких: «мой отец вас обожает», – говорит Таня, и слово найдено ей точно. Другая причина – это пребывание Коврина в состоянии наслаждения, создающего у него впечатление заслуженно полученного, самостоятельно достигнутого. Коврин чувствует некую свою особенность уже из-за того, что ему одному было видение, и опять же будто в этом его заслуга, а не его воспаленного, больного воображения. От этих мыслей и рождается новая «непонятная радость». Еще Коврин действительно успешен — ему удалась «роль миротворца» между Песоцкими , это также рождает довольство. И после этого монах является во второй раз и тогда вливает свой «хладный яд». Интересна фраза Коврина: «Я тебе нравлюсь?» Она свидетельствует о том, что самодовольство и самолюбование в Коврине уже есть. Андрею чрезвычайно приятно слушать из уст монаха почти свои собственные мысли («ты повторяешь то, что мне самому приходит в голову»). Слова монаха укрепляют ростки душевной болезни Андрея Васильевича, убеждая его в избранности, гениальности, не кажущиеся преувеличением из-за «чистого, целомудренного, полного труда» прошлого, успокаивая насчет сумасшествия («хочешь быть нормален и здоров, иди в стадо»). Примечательно, что при вопросе Коврина о вечной правде монах исчезает. Призвание служить этой неизвестной «вечной правде» уже выглядит бессмысленным и ненормальным.

Именно после этого разговора происходит объяснение Коврина в любви к Тане. Это признание больше похоже на обман из-за внезапности и некой перевернутости. Любовь, которой просит Коврин, может только дополнить, а никак не составить счастье, как должно быть. Странна и реакция Тани: «она согнулась, съежилась и точно состарилась сразу на десять лет». Это уже дает понять, что никакого счастья Татьяна не получит. Все эти события происходят в 5 главе, ровно посередине рассказа, и они составляют кульминацию действия. после этих событий вся жизнь Песоцких становится какой-то ненастоящей, полупьяной, как в тумане. Никто не замечает ни каторжной работы в саду, ни возни с приданым, ни заключительной бестолковой свадьбы «с треском». Этот «туман» – часть того «едкого дыма», порождаемого черным монахом. Он заставляет Таню то наслаждаться небывалой радостью, что «хочется улететь под облака и молиться там Богу», то  мучиться от ревности. В это же время для Коврина словно ничего не меняется: его болезнь завладевает им до того, что пропали все страхи, он с одинаковой страстностью ведет себя во всем – и в отношениях с Таней, и в простой работе.

После очередного явного разговора с монахом в жизни Коврина наступает переломный момент. Героя начинает беспокоить его постоянная радость и счастье, и в тот момент, когда монах начинает говорить о нормальности счастливого состояния, о психической болезни Коврина узнает его жена. Только глядя на нее, на ее искреннее горе, он понимает всю опасность своего положения, понимает, что значит черный монах.

После лечения Ковврин словно теряет всякую чувствительность. В там же месте, что и год назад, Андрей соблюдает строгий режим и страдает от скуки, он не замечает «роскошных цветов», не слышит шепота сосен в парке и ничего не видит на том месте, где было явление. У Коврина появляется та тоска по радости и счастью, что была у героя французского романа, чахнувшего по славе, и он так же начинает «делать глупости». Эти «глупости» разрушают жизнь людей, которые «одни любили его, как родного». Он видит в них теперь тех, кто жестоко отнял у него счастье. В Песоцком он узнает «водевильного дядюшку», забыв о его настоящей идейности, преданности любимому делу, отсутствии даже намеков на «кабаний оптимизм» и «сытость». Коврин еще находится под властью ушедшей галлюцинации, сравнивая себя с Буддой и Магометом. Но в его лице совсем не осталось прежней одухотворенности, следов духовной жизни, которая у него была и продолжалась, искаженная, во время сумасшествия. Черный монах исчез, забрав кусок души у Коврина, оставив душевную пустоту. Этот резкий переход от гениальности к посредственности, от одухотворенности к пустоте и рушит жизнь Коврина с Песоцкими. Самое ужасное то, что он ничего не оставляет им для дальнейшей жизни – все становится бессмысленным. Поэтому, уничтожив свои труды, написанные во время болезни, Коврин ощущает досаду и горечь. Но изменение касается лишь этих трех героев, а жизнь идет своим чередом. На карьеру Коврина никак не повлияла ни его болезнь, ни здоровое состояние, ни его «гениальность», ни посредственность. Поэтому Андрей Васильевич, уже смирившийся со своей серостью и обычностью, живет с Варварой Николаевной, как со своей нянькой, в мирном и покойном настроении. Татьяна же не может забыть ничего и превращается в «ходячие живые мощи», Песоцкий также постепенно доходит до смерти, не оправившись от потрясения, сад гибнет – в нем хозяйничают чужие люди. Об этом пишет Таня к Андрею и проклинает его. Это письмо настигает Коврина, как судьба – он получает его буквально за час до отъезда в Крым! Письмо вызывает в его памяти то, о чем нельзя было забывать – те «глупости» и «ошибки», погубившие Песоцких, и Коврин ощущает неизбежность возмездия – «беспокойство, похожее на страх». И на фоне чудесной бухты, под звуки той же серенады Брага происходит последнее явление монаха. Возвращается все – и сладкая радость, и вера в избранность. Но в этот же момент Андрей умирает от чахотки (возникшей будто от тоски по радости), с зовом всего прекрасного, что было в его жизни, с блаженной улыбкой на губах. Болезнь возвратилась к нему со смертью – черный монах шепчет о его гениальности и причине смерти – тело его не может больше служить оболочкой для гения.

Счастье и душевная слепота, неправильное осознание человеком себя связаны у Чехова воедино. Когда человек мнит себя благодетелем человечества, он счастлив, поскольку он ощущает себя праведником. И пробуждение от сладкого сна, которое почти неминуемо, всегда страшно, и тогда недавно счастливый человек отравляет жизнь и себе и другим, если не начинает вести духовную жизнь, заменяющую псевдодуховность сумасшествия. Черного монаха можно признать за реального демона, который не оставляет Коврина и после смерти. Перерыв в галлюцинации был наполнен сонным и мирным существованием, абсолютно безразличным ко всему, и поэтому внешне светлый и счастливый для Коврина финал действительно ужасен – дух гордости окончательно завладевает душой героя.  

Основные персонажи поэмы

Главные герои:

• Мцыри – молодой горец, воспитанный в монастыре и готовящийся принять постриг. Сохранил память о родном Кавказе и собирается убежать на родину, когда же эта попытка не удается, умирает от тоски. Перед смертью исповедуется, и в этой исповеди звучат бунтарские ноты, горечь и сожаление о неудавшемся побеге. По примечанию самого Лермонтова, «мцыри» на грузинском языке означает «послушник», или же, во втором значении, «пришелец», «чужестранец». Таким образом, герой лишен собственного имени.

Другие персонажи:

• Генерал – привозит больного ребенка в монастырь и оставляет его там.
• Старик-монах – вылечил и воспитал Мцыри, позднее выслушивает его последнюю исповедь.
• Девушка-грузинка – с нею встречается Мцыри во время своих странствований, она становится его краткой любовью.

Кратко о значении и истории создания поэмы Лермонтова «Мцыри»

Читать текст этого произведения следует сквозь призму исторических событий, которые и повлекли пленение вымышленного Лермонтовым романтического героя Мцыри. Временные рамки повествования принадлежат первой половине XIX века, то есть эпохе завоевания кавказских земель: присоединение территорий и обращение горцев в православие. Так и рождается мальчик Мцыри, вынужденный томиться в монастыре и постричься в монахи против своей воли.

По мнению литераторов и историков, Лермонтов мог взять за основу поэмы рассказ реального человека, монаха, которого поэт встретил по дороге в Грузию. В поэме также часто чувствуются мотивы народного грузинского фольклора, например, сцена с барсом очень напоминает «Мальчик и тигр» из народных сказаний. «Мцыри» Лермонтов написал в 1839 году, поэма претерпела много исправлений, чтобы избежать запрета под грифом «цензура». Удалены были в основном небольшие фрагменты, в которых особенно трепетно воспевалась свобода или звучали антихристианские мотивы.

Лермонтов «Мцыри» очень краткое содержание

Вариант для читательского дневника.

Главный герой поэмы, молодой монах Мцыри, лежит при смерти в монастыре. Умирающий Мцыри рассказывает старому монаху историю своей жизни.

Мцыри родился на Кавказе в семье горца. До 6 лет он жил в своей семье и был счастлив. Однажды 6‑летний Мцыри попададает в плен к русским военным. Мальчик оказывается в монастыре, где его держат в плену. В монастыре Мцыри живет много лет. Здесь он взрослеет и становится юношей. Он мечтает вернуться к своей семье в родные края.

Однажды молодой монах Мцыри сбегает из монастыря. Он проводит 3 дня на воле. В одну из этих ночей на воле на Мцыри нападает барс. Мцыри побеждает барса и убивает его. В эти три дня Мцыри заболевает и от слабости теряет сознание.

Монахи обнаруживают больного Мцыри и приносят его в монастырь. В монастыре молодой человек лежит при смерти и грустит о том, что никогда не увидит родных.

На этом Мцыри заканчивает свой рассказ старому монаху. Судя по всему, молодой человек умирает от болезни, хотя о смерти не говорится прямо. В любом случае для Мцыри жизнь в монастыре равносильна смерти.

Краткая характеристика героев поэмы «Мцыри»

Основной персонаж поэмы, от лица которого и идёт повествование — молодой горец Мцыри.

• Мцыри — Главный герой. Главного персонажа поэмы в детстве пленили и увезли из родных мест. В дороге он заболел и остался жить в монастыре. Вырастившие его монахи, готовили Мцыри к постригу. Но они не смогли усмирить в его душе бунтаря. Свобода — всё, что было нужно этому человеку. Здесь, среди монастырских стен, он страдает и рвётся на волю. Однако побег показал юноше, что в дикой природе он не меньше чужак. Ему, выросшему в неволе, свобода может принести лишь гибель.

Короткий пересказ «Мцыри» Лермонтова

Русский генерал направляется в Тифлис и везет с собой захваченного у горцев мальчика лет шести. Ребенок тяжело переносил неволю, отказывался от еды и угасал подобно свечке. В результате генерал решил оставить его в попавшемся на пути Михетском монастыре.

Сначала мальчик, вздыхая, смотрел на вершины родных гор. Но постепенно привык к плену, стал понимать чужую для него грузинскую речь. Принял христианство и уже был готов принять монашеский постриг.

Но однажды осенней ночью он бежал из монастыря. Три дня монахи искали его в лесах, росших на склонах гор. Нашли же в степи, и принесли в обитель. Беглец ничего не говорил и не отвечал на вопросы. Только когда приблизился его смертный час он решил рассказать о том, что с ним произошло.

В монастыре юноша постоянно чувствовал, что его живет не той жизнью. Он ни к кому не мог обратиться со священными словами «мать» и «отец», которые запечатлелись в его памяти с раннего детства, не мог увидеть могилы предков. Он жил на чужбине жизнью сироты и раба и все время осознавал это.

Покинув стены монастыря юноша увидел все, к чему стремилась его душа: поля, леса, горы. Сердцу его стало легко, и он все вспомнил: родной аул, отца, блеск кинжалов, сестер, певших песни над его колыбелькой, золотой песок около горного ручья.

Он бродил по окрестностям. Видел у ручья молодую грузинку. Но приблизиться к жилищам людей не решился.

Ночью ему пришлось вступить в единоборство с барсом. Юноша был вооружен только рогатым суком, но смог одержать победу. Теперь он твердо знал, что если бы остался в родном краю, то был бы одним из лучших удальцов. Победа далась дорогой ценой. Барс исполосовал своими когтями грудь юноши, нанеся ему глубокие раны.

Вверху виднелись горы, за которыми скрывался монастырь. Доносился шум Арагвы и Куры. Беглец лежал и умирал, охваченный предсмертными видениями. Ему казалось, что ласковые волны уносят его. А вокруг в сиянии луны резвятся рыбки. Но тут юношу нашли монахи и отнесли в монастырь.

На смертном одре у юноши не было зла к монахам. Он хотел одного, чтобы его унесли умирать в сад и оставили там, в душистой траве, где росли две акации, воздух был чист и свеж, откуда был виден весь Кавказ. Он был готов уйти из жизни, примирившись со всеми.

Это интересно: Повесть «Бэла» – так называется первая глава романа «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, написанного в 1840 году. Рекомендуем прочитать краткое содержание «Бэла» для читательского дневника и подготовки к уроку по литературе. Это история скучающего молодого повесы, который ради удовлетворения собственной прихоти сломал жизнь молодой девушке.

Сюжет

Когда-то некий русский генерал вез с собой в Тифлис пленного шестилетнего мальчика, горца. По дороге ребенок тяжело заболел, но стойко переносил свой недуг, не жалуясь и не плача. Видя, что юный пленник обречен, генерал оставил его в монастыре. Монаху-чернецу удалось выходить ребенка и воспитать его. Его назвали Мцыри, что значит «послушник». Поначалу мальчик очень тосковал по родине, всех избегал, дичился. Но со временем смирился с горестной участью пленника, выучился чужому языку, и был крещен и даже собирался постричься в монахи.

Однако в душе юного свободолюбивого горца все еще оставалась робкая надежда увидеть свою родину, почувствовать сладкий вкус свободы. Накануне торжественного события – пострига в монахи – Мцыри неожиданно исчез. Монахи бросились искать его по окрестностям, но безрезультатно. Лишь спустя три дня юношу нашли посторонние люди, и принесли в обитель. Монахи принялись допрашивать Мцыри, где он бы и почему сбежал, но умирающий юноша упорно молчал. Тогда на помощь позвали монаха-чернеца, воспитавшего упрямого горца. Он попросил Мцыри исповедаться, и тот согласился.

Юноша рассказал, как, улучив удобный момент, сбежал из монастыря и оказался в диком лесу. Он быстро сбился с едва заметной тропы и принялся идти, куда глаза глядят. На пути ему повстречалась прекрасная юная грузинка с кувшином воды, и юноша впервые в жизни почувствовал прикосновение любви. Однако Мцыри прекрасно понимал, что ему не суждено обрести счастье в личной жизни, и эта мысль испепеляла ему душу.

Горькие мысли юноши были прерваны неожиданной встречей с диким барсом. В беспощадном поединке он одолел хищника, но получил смертельные ранения. Когда же петляя, обессиленный герой вышел из леса, он услышал колокольный звон, и с ужасом понял, что вновь оказался у стен монастыря. Мцыри ясно осознал, что уже никогда не увидит родных мест. Даже умирая, юноша ни на мгновение не пожалел о своем поступке, ведь он успел ощутить вкус свободы.

Содержание поэмы «Мцыри» по главам

Поэму предваряет эпиграф – «Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю», выбранный Лермонтовым из Библии. Эти строки символически подчеркивают нарушенный Мцыри запрет и желание получить от жизни больше.

Глава 1

В месте слияния двух речек, Арагвы и Куры, с давних пор стоял монастырь. Сейчас он разрушен. Остался один старик-сторож, который обметает пыль с плит. На них хранится память о том, как грузинский царь отдал свою власть России, и теперь Грузия живет «за гранью дружеских штыков».

Глава 2

Однажды мимо монастыря проезжает русский генерал. С собой у него ребенок-горец лет шести, он болеет, и его приходится оставить. Ребенок растет нелюдимым, тоскует. Однако один из святых отцов заботится о нем, воспитывает и готовит к постригу. Незадолго до принесения обетов Мцыри исчезает, его находят через три дня и приносят в монастырь. Юноша умирает, и монах приходит к нему с тем, чтобы исповедовать.

Главы 3–5

«Я мало жил, и жил в плену» – так начинает Мцыри свою исповедь. Затем он упрекает монаха: зачем тот его спас и воспитал, если ему пришлось вырасти вдали от близких, не зная ни отца, ни матери и томясь постоянной тоской? Он молод, жаждет любви и жизни. Монах также был молод, но у него была жизнь – а Мцыри ее лишен.

Главы 6–7

Юноша рассказывает о том, что видел на воле: поля, просторы и вдалеке – Кавказ. Вид Кавказа напоминает ему о родном доме, отце, сестрах, певших над его колыбелью, речке, у которой на золотом песке он играл ребенком, обо всей мирной жизни. Сперва ему вспоминается родной аул, сидящие на пороге старики, затем – длинные кинжалы и другое оружие. Вот перед внутренним взором героя появляется его родной отец. Он одет в кольчуге и сжимает ружье. Видение это пробуждает в герое тоску по тому, чего он лишен.

Глава 8

Давным-давно задумал Мцыри этот побег, дав себе обещание хотя бы раз взглянуть на вольный мир. И желание это исполнилось: за три дня побега, по его словам, он видел больше, чем за свою жизнь в монастыре. Первым его впечатлением становится гроза, в которой он чувствует родственную, мятежную душу. Он «как брат, / Обняться с бурей был бы рад». Он следит за игрой стихий, пытается поймать молнию рукой. На этом месте Мцыри прерывает свою исповедь и с грустью спрашивает у монаха: разве монастырь мог бы дать ему что-либо подобное?

Главы 9–13

Гроза стихает, и Мцыри бежит дальше. Он и сам не знает, куда идет, ведь среди людей ощущает себя чужим. Природа – вот что ему близко и понятно, юноша понимает голос потока и долго сидит у него, любуясь окрестностями. Небесный свод вокруг него так чист и глубок, что, по словам юноши, на нем можно бы было различить полет ангела. Природа, деревья, кусты, камни – все это переговаривается между собой о «тайнах неба и земли», и речи эти понятны Мцыри, ребенку природы. Все, передуманное у ручья, уже исчезло без следа, да в человеческой речи и нет слов, чтобы рассказать его мысли в то время. Но все же Мцыри хотел бы снова их рассказать: тогда он бы снова ощутил себя живым, хотя бы мысленно.

Он мог бы так сидеть бесконечно, но наступает полдень и его начинает мучить жажда. Юноша спускается вниз, к потоку. Это опасно, но «юность вольная сильна, / И смерть казалась не страшна!».

Затем у ручья раздается волшебный голос – это поет девушка-грузинка, спустившаяся за водой. Она идет легко, откинув чадру, порой оскальзываясь на камнях и смеясь своей же неловкости. Юноше видны ее лицо и грудь, золотящиеся на солнце, а главное – глаза. Ее глаза черны и их мрак «полон тайнами любви». Мцыри заворожен. Он обрывает свое повествование: монаху все равно этого не понять.

Главы 14–15

Пробудившись посреди ночи, Мцыри продолжает путь, желая добраться до родной страны. Он идет вперед, ориентируясь на виднеющиеся вдали горы, но вскоре сбивается с пути. Вокруг бесконечных лес. Воспитанный в неволе, Мцыри давно потерял природное чувство направления, свойственное каждому горцу.

Главы 16–19

В лесу появляется «могучий барс», и Мцыри нападает на него. Сердце юноши разгорелось жаждой битвы, он уверен, что «быть бы мог в краю отцов / Не из последних удальцов». Долго длится жестокая схватка – на груди Мцыри еще и сейчас видны раны. Однако он выходит победителем.

Главы 20–23

Юноша выбрался из леса и долго не может понять, куда же он пришел. Постепенно он начинает с ужасом догадываться: он вернулся к монастырю. Колокольный звон подтверждает догадку. Так Мцыри понимает, что ему уже не суждено увидеть родные края, и винит в этом самого себя: «На мне печать свою тюрьма / Оставила…». Приступ отчаяния сменяет предсмертный бред. Мцыри кажется, будто он лежит на речном дне, а вокруг него играют рыбки. Одна из них заговаривает с ним, и уговаривает его остаться здесь, на дне, где «холод и покой». Она же созовет своих сестер, и вместе они пляской развеселят его. Мцыри долго слушает эти сладкие речи, прежде чем забыться окончательно. Затем его находят монахи.

Главы 24–26

Исповедь окончена, и близится смерть. Мцыри говорит своему исповеднику о том, что с ранних лет он охвачен пламенем – желанием воли, и этот огонь его и сжег. Перед смертью его печалит лишь одно: тело его останется не в родной земле. Да и повесть о его муках останется неведомой людям. Возможно, – думает Мцыри, его ожидает рай, но мысль об этом нерадостна.

«Увы! – за несколько минут

Между крутых и темных скал,

Где я в ребячестве играл,

Я б рай и вечность променял…»

Он просит перед смертью вынести его в сад, чтобы можно было еще раз увидеть Кавказ, полюбоваться сиянием голубого неба и красотой цветущих акаций. Прохладный ветерок напомнит ему о ласковой руке друга или брата, обтирающего со лба предсмертный пот, шум ветра покажется песней о «милой стране». Мысль о родной стране успокоит его и «с этой мыслью я засну,/ И никого не прокляну!…”».

Заключение

Как видим, в поэме «Мцыри» поднимается ряд характерных для творчества Лермонтова мотивов: мотив одиночества, любви к родине и бунта против привычных устоев. Поэт стремится создать классического романтического героя, страстную и бунтарскую душу. Сам стих в «Мцыри», по словам критиков, звучит отрывисто, будто падающий меч. Усиливает романтические мотивы и место, где развиваются события – Кавказ, страна вольности. Благодаря художественному своеобразию произведения и актуальности изображенных в нем проблем поэму «Мцыри» читать интересно и сегодня.

Андрей Васильевич Коврин, магистр, заболевает расстройством нервов. По совету приятеля-доктора решает поехать в деревню. Это решение совпадает с приглашением в гости от подруги детства Тани Песоцкой, проживающей вместе с отцом, Егором Семенычем, в имении Борисовка. Апрель. Описание громадного разрушающегося дома Песоцких со старинным парком на английский манер. Егор Семеныч страстный садовод, посвятивший жизнь своему саду и не знающий, кому перед смертью передать своё хозяйство. В ночь, когда приезжает Коврин, Егор Семеныч с Таней спят поочерёдно: следят за работниками, которые спасают деревья от заморозков. Коврин с Таней идут в сад, вспоминают детство. Из разговора легко догадаться, что Таня неравнодушна к Коврину и что ей скучно с отцом, который знать не хочет ничего, кроме сада, а её превратил в покорную помощницу. Таня тоже нравится Коврину, он предполагает, что может всерьёз увлечься, но эта мысль скорее смешит, чем всерьёз занимает его.

В деревне он ведёт такую же нервную жизнь, как и в городе: много читает, пишет, мало спит, часто курит и пьёт вино. Он крайне впечатлителен. Однажды он рассказывает Тане легенду, которую не то слышал, не то вычитал, не то видел во сне. Тысячу лет назад одетый в чёрное монах шёл по пустыне в Сирии или Аравии. За несколько миль рыбаки видели другого чёрного монаха — мираж, который двигался по поверхности озера. Потом его видели в Африке, в Испании, в Индии, даже на Дальнем Севере… Наконец он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает во Вселенной, его, возможно, видят на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. Смысл легенды в том, что через тысячу лет после первого появления монах должен снова явиться на землю, и вот это время пришло… После беседы с Таней Коврин идёт в сад и вдруг видит чёрного монаха, возникающего из вихря от земли до неба. Он пролетает мимо Коврина; тому кажется, что монах ласково и лукаво улыбается ему. Не пытаясь объяснить странное явление, Коврин возвращается в дом. Его охватывает веселье. Он поёт, танцует, и все находят, что у него особенное, вдохновенное лицо.

Вечером этого же дня в комнату Коврина приходит Егор Семеныч. Он заводит разговор, из которого понятно, что он мечтает выдать Таню замуж за Коврина. чтобы быть уверенным в будущем своего хозяйства. «Если бы у тебя с Таней сын родился, то я бы из него садовода сделал». Таня и отец часто ссорятся. Утешая Таню, Коврин однажды понимает, что более близких людей, чем она и Егор Семеныч, у него нет в целом свете. Вскоре его вновь посещает чёрный монах, и между ними происходит разговор, в котором монах признается, что он существует лишь в воображении Коврина. «Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божьими. Ты служишь вечной правде». Все это очень приятно слушать Коврину, но он опасается, что психически болен. На это монах возражает, что все гениальные люди больны. «Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди». Радостно возбуждённый Коврин встречает Таню и объясняется ей в любви.

Идёт подготовка к свадьбе. Коврин много работает, не замечая сутолоки. Он счастлив. Раз или два в неделю встречается с черным монахом и подолгу беседует. Он убедился в собственной гениальности. После свадьбы Таня и Коврин переезжают в город. Однажды ночью Коврина вновь посещает чёрный монах, они беседуют. Таня застаёт мужа разговаривающим с невидимым собеседником. Она напугана, как и Егор Семенович, гостящий в их доме. Таня уговаривает Коврина лечиться, он в страхе соглашается. Он понимает, что сошёл с ума.

Коврин лечился и почти выздоровел. Вместе с Таней проводит лето у тестя в деревне. Работает мало, не пьёт вина и не курит. Ему скучно. Он ссорится с Таней и упрекает её в том, что она заставила его лечиться. «Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален…»

Он получает самостоятельную кафедру. Но в день первой же лекции извещает телеграммой, что читать не будет по болезни. У него идёт горлом кровь. Он уже живёт не с Таней, а с другой женщиной, старше его на два года — Варварой Николаевной, которая ухаживает за ним, как за ребёнком. Они едут в Крым и по дороге останавливаются в Севастополе. Ещё дома, за час до отъезда, он получил письмо от Тани, но читает его лишь в Севастополе. Таня извещает о смерти отца, обвиняет его в этой смерти и проклинает. Им овладевает «беспокойство, похожее на страх». Он ясно понимает, что он — посредственность. Выходит на балкон и видит чёрного монаха. «Отчего ты не поверил мне? — спросил он с укоризной, глядя ласково на Коврина. — Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти два года ты провёл бы не так печально и скудно». Коврин опять верит, что он избранник божий, гений, не замечая, что из горла идёт кровь. Зовёт Таню, падает и умирает: «на лице его застыла блаженная улыбка».

V

Довольный, что ему так удалась роль миротворца, Коврин пошел в парк. Сидя на скамье и размышляя, он слышал стук экипажей и женский смех — это приехали гости. Когда вечерние тени стали ложиться в саду, неясно послышались звуки скрипки, поющие голоса, и это напомнило ему про черного монаха. Где-то, в какой стране или на какой планете носится теперь эта оптическая несообразность?

Едва он вспомнил легенду и нарисовал в своем воображении то темное привидение, которое видел на ржаном поле, как из-за сосны, как раз напротив, вышел неслышно, без малейшего шороха, человек среднего роста с непокрытою седою головой, весь в темном и босой, похожий на нищего, и на его бледном, точно мертвом лице резко выделялись черные брови. Приветливо кивая головой, этот нищий или странник бесшумно подошел к скамье и сел, и Коврин узнал в нем черного монаха. Минуту оба смотрели друг на друга — Коврин с изумлением, а монах ласково и, как и тогда, немножко лукаво, с выражением себе на уме.

— Но ведь ты мираж, — проговорил Коврин. — Зачем же ты здесь и сидишь на одном месте? Это не вяжется с легендой.

— Это всё равно, — ответил монах не сразу, тихим голосом, обращаясь к нему лицом. — Легенда, мираж и я — всё это продукт твоего возбужденного воображения. Я — призрак.

— Значит, ты не существуешь? — спросил Коврин.

— Думай, как хочешь, — сказал монах и слабо улыбнулся. — Я существую в твоем воображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я существую и в природе.

— У тебя очень старое, умное и в высшей степени выразительное лицо, точно ты в самом деле прожил больше тысячи лет, — сказал Коврин. — Я не знал, что мое воображение способно создавать такие феномены. Но что ты смотришь на меня с таким восторгом? Я тебе нравлюсь?

— Да. Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно.

— Ты сказал: вечной правде… Но разве людям доступна и нужна вечная правда, если нет вечной жизни?

— Вечная жизнь есть, — сказал монах.

— Ты веришь в бессмертие людей?

— Да, конечно. Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы еще ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введете его в царство вечной правды — и в этом ваша высокая заслуга. Вы воплощаете собой благословение божие, которое почило на людях.

— А какая цель вечной жизни? — спросил Коврин.

— Как и всякой жизни — наслаждение. Истинное наслаждение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания, и в этом смысле сказано: в дому Отца Моего обители многи суть.

— Если бы ты знал, как приятно слушать тебя! — сказал Коврин, потирая от удовольствия руки.

— Очень рад.

— Но я знаю: когда ты уйдешь, меня будет беспокоить вопрос о твоей сущности. Ты призрак, галлюцинация. Значит, я психически болен, ненормален?

— Хотя бы и так. Что смущаться? Ты болен, потому что работал через силу и утомился, а это значит, что свое здоровье ты принес в жертву идее и близко время, когда ты отдашь ей и самую жизнь. Чего лучше? Это — то, к чему стремятся все вообще одаренные свыше благородные натуры.

— Если я знаю, что я психически болен, то могу ли я верить себе?

— А почему ты знаешь, что гениальные люди, которым верит весь свет, тоже не видели призраков? Говорят же теперь ученые, что гений сродни умопомешательству. Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди. Соображения насчет нервного века, переутомления, вырождения и т. п. могут серьезно волновать только тех, кто цель жизни видит в настоящем, то есть стадных людей.

— Римляне говорили: mens sana in corpore sano [здоровый дух в здоровом теле (лат.)].

— Не все то правда, что говорили римляне или греки. Повышенное настроение, возбуждение, экстаз — все то, что отличает пророков, поэтов, мучеников за идею от обыкновенных людей, противно животной стороне человека, то есть его физическому здоровью. Повторяю: если хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо.

— Странно, ты повторяешь то, что часто мне самому приходит в голову, — сказал Коврин. — Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли. Но давай говорить не обо мне. Что ты разумеешь под вечною правдой?

Монах не ответил. Коврин взглянул на него и не разглядел лица: черты его туманились и расплывались. Затем у монаха стали исчезать голова, руки; туловище его смешалось со скамьей и с вечерними сумерками, и он исчез совсем.

— Галлюцинация кончилась! — сказал Коврин и засмеялся. — А жаль.

Он пошел назад к дому веселый и счастливый. То немногое, что сказал ему черный монах, льстило не самолюбию, а всей душе, всему существу его. Быть избранником, служить вечной правде, стоять в ряду тех, которые на несколько тысяч лет раньше сделают человечество достойным царствия божия, то есть избавят людей от нескольких лишних тысяч лет борьбы, греха и страданий, отдать идее все — молодость, силы, здоровье, быть готовым умереть для общего блага, — какой высокий, какой счастливый удел! У него пронеслось в памяти его прошлое, чистое, целомудренное, полное труда, он вспомнил то, чему учился и чему сам учил других, и решил, что в словах монаха не было преувеличения.

Навстречу по парку шла Таня. На ней было уже другое платье.

— Вы здесь? — сказала она. — А мы вас ищем, ищем… Но что с вами? — удивилась она, взглянув на его восторженное, сияющее лицо и на глаза, полные слез. — Какой вы странный, Андрюша.

— Я доволен, Таня, — сказал Коврин, кладя ей руки на плечи. — Я больше чем доволен, я счастлив! Таня, милая Таня, вы чрезвычайно симпатичное существо. Милая Таня, я так рад, так рад!

Он горячо поцеловал ей обе руки и продолжал:

— Я только что пережил светлые, чудные, неземные минуты. Но я не могу рассказать вам всего, потому что вы назовете меня сумасшедшим или не поверите мне. Будем говорить о вас. Милая, славная Таня! Я вас люблю и уже привык любить. Ваша близость, встречи наши по десяти раз на день стали потребностью моей души. Не знаю, как я буду обходиться без вас, когда уеду к себе.

— Ну! — засмеялась Таня. — Вы забудете про нас через два дня. Мы люди маленькие, а вы великий человек.

— Нет, будем говорить серьезно! — сказал он. — Я возьму вас с собой, Таня. Да? Вы поедете со мной? Вы хотите быть моей?

— Ну! — сказала Таня и хотела опять засмеяться, но смеха не вышло, и красные пятна выступили у нее на лице.

Она стала часто дышать и быстро-быстро пошла, но не к дому, а дальше в парк.

— Я не думала об этом… не думала! — говорила она, как бы в отчаянии сжимая руки.

А Коврин шел за ней и говорил все с тем же сияющим, восторженным лицом:

— Я хочу любви, которая захватила бы меня всего, и эту любовь только вы, Таня, можете дать мне. Я счастлив! Счастлив!

Она была ошеломлена, согнулась, съежилась и точно состарилась сразу на десять лет, а он находил ее прекрасной и громко выражал свой восторг:

— Как она хороша!

VI

Узнав от Коврина, что не только роман наладился, но что даже будет свадьба, Егор Семеныч долго ходил из угла в угол, стараясь скрыть волнение. Руки у него стали трястись, шея надулась и побагровела, он велел заложить беговые дрожки и уехал куда-то. Таня, видевшая, как он хлестнул по лошади и как глубоко, почти на уши, надвинул фуражку, поняла его настроение, заперлась у себя и проплакала весь день.

В оранжереях уже поспели персики и сливы; упаковка и отправка в Москву этого нежного и прихотливого груза требовала много внимания, труда и хлопот. Благодаря тому, что лето было очень жаркое и сухое, понадобилось поливать каждое дерево, на что ушло много времени и рабочей силы, и появилась во множестве гусеница, которую работники и даже Егор Семеныч и Таня, к великому омерзению Коврина, давили прямо пальцами. При всем том нужно уже было принимать заказы к осени на фрукты и деревья и вести большую переписку. И в самое горячее время, когда, казалось, ни у кого не было свободной минуты, наступили полевые работы, которые отняли у сада больше половины рабочих; Егор Семеныч, сильно загоревший, замученный, злой, скакал то в сад, то в поле и кричал, что его разрывают на части и что он пустит себе пулю в лоб.

А тут еще возня с приданым, которому Песоцкие придавали не малое значение; от звяканья ножниц, стука швейных машин, угара утюгов и от капризов модистки, нервной, обидчивой дамы, у всех в доме кружились головы. И как нарочно, каждый день приезжали гости, которых надо было забавлять, кормить и даже оставлять ночевать. Но вся эта каторга прошла незаметно, как в тумане. Таня чувствовала себя так, как будто любовь и счастье захватили ее врасплох, хотя с четырнадцати лет была уверена почему-то, что Коврин женится именно на ней. Она изумлялась, недоумевала, не верила себе… То вдруг нахлынет такая радость, что хочется улететь под облака и там молиться богу, а то вдруг вспомнится, что в августе придется расставаться с родным гнездом и оставлять отца, или, бог весть откуда, придет мысль, что она ничтожна, мелка и недостойна такого великого человека, как Коврин, — и она уходит к себе, запирается на ключ и горько плачет в продолжение нескольких часов. Когда бывают гости, вдруг ей покажется, что Коврин необыкновенно красив и что в него влюблены все женщины и завидуют ей, и душа ее наполняется восторгом и гордостью, как будто она победила весь свет, но стоит ему приветливо улыбнуться какой-нибудь барышне, как она уж дрожит от ревности, уходит к себе — и опять слезы. Эти новые ощущения завладели ею совершенно, она помогала отцу машинально и не замечала ни персиков, ни гусениц, ни рабочих, ни того, как быстро бежало время.

С Егором Семенычем происходило почти то же самое. Он работал с утра до ночи, все спешил куда-то, выходил из себя, раздражался, но все это в каком-то волшебном полусне. В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный, который вдруг на полуслове прерывал деловой разговор, трогал садовника за плечо и начинал бормотать:

— Что ни говори, а кровь много значит. Его мать была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина. Было наслаждением смотреть на ее доброе, ясное, чистое лицо, как у ангела. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках, пела… Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки.

Не настоящий Егор Семеныч вздыхал и, помолчав, продолжал:

— Когда он был мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!

Но тут настоящий Егор Семеныч, спохватившись, делал страшное лицо, хватал себя за голову и кричал:

— Черти! Пересквернили, перепоганили, перемерзили! Пропал сад! Погиб сад!

А Коврин работал с прежним усердием и не замечал сутолоки. Любовь только подлила масла в огонь. После каждого свидания с Таней он, счастливый, восторженный, шел к себе и с тою же страстностью, с какою он только что целовал Таню и объяснялся ей в любви, брался за книгу или за свою рукопись. То, что говорил черный монах об избранниках божиих, вечной правде, о блестящей будущности человечества и проч., придавало его работе особенное, необыкновенное значение и наполняло его душу гордостью, сознанием собственной высоты. Раз или два в неделю, в парке или в доме, он встречался с черным монахом и подолгу беседовал с ним, но это не пугало, а, напротив, восхищало его, так как он был уже крепко убежден, что подобные видения посещают только избранных, выдающихся людей, посвятивших себя служению идее.

Однажды монах явился во время обеда и сел в столовой у окна. Коврин обрадовался и очень ловко завел разговор с Егором Семенычем и с Таней о том, что могло быть интересно для монаха; черный гость слушал и приветливо кивал головой, а Егор Семеныч и Таня тоже слушали и весело улыбались, не подозревая, что Коврин говорит не с ними, а со своей галлюцинацией.

Незаметно подошел Успенский пост, а за ним скоро и день свадьбы, которую, по настойчивому желанию Егора Семеныча, отпраздновали «с треском», то есть с бестолковою гульбой, продолжавшеюся двое суток. Съели и выпили тысячи на три, но от плохой наемной музыки, крикливых тостов и лакейской беготни, от шума и тесноты не поняли вкуса ни в дорогих винах, ни в удивительных закусках, выписанных из Москвы.

Страницы: 1 2 3 4 5