Чехов рассказ детвора читательский дневник

А.П.Чехов. Очерк жизни и
творчества. Рассказ «Студент»

1.   
Вступительное слово учителя.

Последний великий классик 19
века. Первый великий классик века 20-го. Литературоведы говорят, что Чеховым,
сделано много открытий, которые используются в 20-м веке и будут использоваться
в 21-м. А один из зарубежных писателей сказал, что 21 век – это век Чехова.

2.   
Проверка дз (план статьи стр.12-13)

3.   
Углубление знаний учащихся о писателе

 презентация к уроку

Чеховские места

А. Презентация и
комментарий учителя

Если вы
когда-нибудь будете в городе Чехове Московской области, в Ялте, Гурзуфе, на
Сахалине (!) или в Москве на Малой Дмитровке, то посетите литературные музеи
Антона Павловича. В этих местах он жил и работал. Запишите в
тетрадь чеховские места.

Б. А мы с вами отправимся в Таганрог, город, как вы уже знаете, где родился
и рос Антон Павлович, где прошло его детство.

Посмотрите видеоэкскурсию. (ролик на флешке в папке «Фильмы. Литература. Или в
моём блоге)

В. Напишите свои впечатления от экскурсии
в Таганрог 

4. задание 1 стр 13 (устно)

Задание 2 стр 14 (устно)

4.   
Анализ рассказа «Студент»

 — Почему это любимый рассказ
Чехова?

 — О чём это свидетельствует?

 — Случаен ли факт, что рассказ был
задуман, когда Чехову исполнилось 33 года?

 — Что случилось с героем.

– Что он обрёл?

– Откуда мы знаем, что ему вообще нужно это «обретение веры»?

– Какое у него при этом душевное состояние?

– Какую роль в преображении героя сыграли две вдовы?

.– Как изменилось настроение героя? – Это нужно просто прочитать.

 — Анализ эпизода

Письменно: стр 16 задание 2 «Сопоставьте два описания пейзажа: в начале и
в финале рассказа»

 — Какова же идея рассказа?

Воскресение
Христа есть возрождение жизни, есть сама жизнь.

5.   
Дискуссия
(см. дополнительные материалы)

— Знакомимся со взглядами на чеховский рассказ двух
уважаемых, талантливых православных литераторов: архимандрита Симеона
(Томачинского) и писателя Олеся Николаевой

 — С кем из
них вы согласны? Чьё мнение вызывает возражение и почему?

6.   
Подведение
итогов урока

Стр 15 задание «Опираясь на текст рассказа, раскройте
смысл…»

7.   
Домашнее задание: прочитать «Палату №6», учебник
стр.17-19 (цитатный план)

Дополнительные
материалы

Архимандрит Симеон
(Томачинский), 

ректор Курской
духовной семинарии

     
«Наверное, не будет преувеличением сказать, что рассказ Антона Павловича
Чехова «Студент» является одним из ключей ко всему творчеству
писателя.(..)
     Рассказ сделан вполне в чеховском
духе: просто и безупречно, без единого лишнего слова. Главный герой называется
по имени лишь один раз — в самом начале: «Иван Великопольскй, студент
духовной академии». В этом имени — колокольня Иван Великий; сказочный
Иван-дурак; святитель Иоанн Константинопольский, т. е. Златоуст (недаром почти
половина рассказа — вдохновенное повествование главного героя). Но далее герой
везде именуется просто «студентом», вырастая до размеров символа.
(…)

     
 Действие рассказа происходит в Великую пятницу, в день распятия
Спасителя. Когда девятнадцать веков назад Христос умирал на кресте, солнце
померкло, не в силах вынести мучений своего Создателя. Так и в рассказе Чехова
состояние природы очень близко ощущениям верующего человека в этот великий и
страшный день. «…Некстати подул с востока холодный пронизывающий
ветер, все смолкло….Стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо«; «этот
наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие… самой природе жутко…
кругом было пустынно и как-то особенно мрачно...»

     
  Стремясь убежать от тоски и уныния, студент приходит погреться у костра
— «на вдовьи огороды». Печаль и скорбь, неустроенность в этом грустном
именовании. Да и Церковь, подобно вдове, оплакивает в этот день своего умершего
Жениха-Христа.

     
 Студент рассказывает, что «точно так же в холодную ночь грелся у
костра апостол Петр» во дворе первосвященника, когда пытали Христа.
Студент повествует — как будто бы о себе, — что Петр, «изнеможенный,
замученный тоской и тревогой» следует за Иисусом, а потом трижды
отрекается от своего любимого Учителя. «И вышед вон, плакал горько«,
— как говорит апостол Матфей. Но студент не плачет: он лишь передает хорошо ему
известную евангельскую историю — плачут его слушательницы-вдовы: Василиса и
Лукерья. Плачут, как жены-мироносицы две тысячи лет назад. И только тогда
студент понимает, что события той страшной ночи имеют самое непосредственное
отношение и к обеим женщинам, и к нему самому. (…)
       Недаром Чехов называет
своего героя «студентом». (…) Настоящий студент — это  готовый
к принятию истины ученик; он может пожертвовать всем ради глубокого знания; он
готов терпеть нужду, голод и холод ради высших целей и ценностей. И сам Чехов
был верен этому «студенчеству» всю свою жизнь: в честном поиске до
самой смерти, в безжалостной самооценке, в нежелании останавливаться на
достигнутом…

     
 «Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было
похоже, что послезавтра Пасха». Но за Распятием, за Великой пятницей,
всегда следует Светлое Воскресение, и в этой серой, однообразной и, казалось
бы, беспросветно унылой жизни проступают черты другой, несравненно более
прекрасной жизни — вечной.

       
» и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного
счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной,
чудесной и полной высокого смысла«.
(Из архива газеты «Татьянин день», N28, 1999 год)

 Олеся Николаева, 

русская поэтесса, прозаик, профессор Литературного института   
 им. Горького, член Союза писателей СССР. 

Лауреат  Патриаршей литературной премии, 

супруга протоиерея Владимира Вигилянского

«Рассказ, которым
пытаются «доказать» православность Чехова, — «Студент».  Первый
вопрос: каким это образом в Страстную пятницу, вечером, когда совершается одна
из самых главных церковных служб — чин Погребения Плащаницы — студент Духовной
академии и сын дьячка оказывается в полях возле костров? Почему он не на богослужении? 
А идет он, оказывается, с охоты, где он слушал дроздов и стрелял вальдшнепов, и
покончил с этим, лишь когда стемнело и подул ледяной ветер. (…) И вот тут-то,
по дороге остановившись погреться у костра, он вспоминает, что когда-то и
ученик Христа — апостол Петр грелся вот так же у ночного огня. (…) Он
дистанцируется от бессознательного переживания собственного отречения, доводя
его до порога сознания в форме литературного пересказа.

 
Так же дистанцированно он отмечает и внутреннее соучастие и сострадание
крестьянских женщин судьбе Христа и его ученика, вызванное его речью. Никаких
чувств подобного же рода сам он при этом не испытывает, с удовлетворением
наблюдая их проявление в своих слушательницах и воспринимая их как нечто от
себя отдельное, как объект для собственного дискурса, рождающего в нем ощущение
радости.

     
 Природу этой радости Чехов описывает в самом конце рассказа: «И
чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только 22 года, — и невыразимо
сладкое ожидание счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему
восхитительной и полной высокого смысла». Очевидно, это не духовная
радость верующего о Господе, Сыне Бога Живаго, который — вот-вот придет Пасха —
воскреснет из мертвых, «смертию смерть поправ», но радость
естественная, религиозно нейтральная, радость юности — собственной
полноценности и самодостаточности: предчувствия жизни, избытка сил, игры
гормонов, весны, горячего костра, охоты, способности мыслить и говорить,
готовности вот-вот «увидеть небо в алмазах».

     
 Чехов остро чувствует трагедию и уродство мира, однако нигде он не являет
главную причину этого: его мир трагичен и уродлив оттого, что он —
обезбожен,  не верует в своего Спасителя, закрыт для благодати Божией…
В этом мире нет главного — любви». 

Биография
(О.В.Смирнова https://slovesnik.org/kopilka/metodicheskie-razrabotki/chisto-po-chelovecheski-materialy-k-urokam.html

А.П. Чехов родился 17 (29) января 1860
г. в Таганроге, а умер 2 (15) июля 1904 г. в

Баденвейлере (Южная Германия). Он прожил
тот недолгий отрезок русской истории,

когда не происходило эпохальных
потрясений, великих войн и проч. Когда отменили

крепостное право, Чехов был еще
младенцем. До первой революции не дожил. Сейчас эти

40 с небольшим лет кажутся счастливым
шансом России – чего было не жить себе, не

развиваться, счастливо и спокойно? А
изнутри они казались временем несчастливым,

застойным и опустошенным, «осколочным» –
каждый сам по себе, в своей квартирке,

семейке, на своей дачке, с мелкими
интересами, с нудными разговорами… Читая Чехова,

видишь печальную вещь: мы не умеем
просто жить у себя дома. Нам подавай великие

свершенья, хотя просто жить – очень
трудная задача, и редко у кого это хорошо

получается. О чем, собственно, Чехов и
писал.

Его дед был крепостным, выкупившимся на
волю. Отец – мещанин, державший

лавку (бакалея и другие колониальные
товары) в городе Таганроге. Есть два общих

заблуждения, касающихся Чехова. Первое –
что Таганрог – это безрадостный, унылый

город (где-то в степи печальной и
безбрежной). А Таганрог на самом деле – морской порт,

стоял на берегу Азовского моря (берег
там нынче что-то вытворяет, так что не решусь

написать в настоящем времени). И
Паустовский, например, описывает этот город красиво

и романтично. Второе – что А.П. Чехов
выглядел маленьким хилым интеллигентом с

серыми глазками за пенсне… А он был
кареглазым южанином, высоким и по молодости

даже богатырского сложения.

Отца звали Павел Егорович, мать –
Евгения Яковлевна (она тоже была простого

происхождения). Братья и сестры.
Воспоминания о детстве у А.П. безрадостные. О лавке,

где сыновья хозяина должны были по
очереди следить за приказчиками, а те нагло прямо

у них на глазах мухлевали и
приворовывали, потому что мальчишки-гимназисты ничего

им сделать не могли. Это постылое
дежурство мало того, что мешало учиться, так еще

было унижением. О церкви, где отец был
старостой. Отец мечтал воссоздать в некотором

приближении афонскую службу, поэтому в
других храмах всенощная уже давно

заканчивалась, а там, где подвизался
Павел Егорович, тянулась часов по шесть. Он был

искренне благочестив и сумел собрать
прихожан (и хор), которым его идеи были близки

–как ни странно, совсем простых людей,
портовых грузчиков. Но сыновьям отцово

усердие привило отвращение к церковным
службам на всю жизнь. Особенно мучительно

А.П. припоминал великопостное соло «Да
исправится молитва моя…». Отец выставлял

сыновей петь посреди храма, на коленях.
А у А.П. не было слуха-голоса, зато были

заплатки на подметках, которых он
стыдился, видимые всем прихожанам… Тут я

произношу нравоучение о том, что нельзя
вот так грубо принуждать детей к

«благочестию» – результат будет
обратным. Судя по произведениям, Чехов глубоко

принимал и понимал христианство. Но в
церковь взрослым человеком, избавившись от

отцовой деспотичной власти, не ходил.

У отца не было коммерческих талантов.
Иногда рассказываю несколько историй о

том, как он вел свои дела, иногда только
одну. История про крысу чаще опускается:

попала крыса в бочку с растительным
маслом и там утонула. Что делать? Нечестный

торговец втихомолку выбросит крысу и
спокойно продаст масло. Честный вздохнет и

выльет масло на помойку (или пристроит
на технические нужды). Павел Егорович нашел

третий путь: позвал священника, чтобы
тот освятил масло. И всем рассказал: мол, теперь

масло освященное, дохлая крыса ему не
повредит. Легко себе представить, как бойко шла

торговля этим продуктом – да и другими
заодно…

Разорился он, впрочем, на другом – на
строительстве собственного дома.

Договорился с подрядчиком, что будет
платить ему за количество вложенных в дом

2

кирпичей. Вопрос: каким получился дом?
Правильно: стены у него были толстые-

претолстые, а комнаты маленькие и
неудобные. И расплатиться за него Павел Егорович не

смог. Чтобы не сидеть в долговой яме,
сбежал в Москву, где уже учились старшие

сыновья, со всей семьей (и на поезд
садились не в самом Таганроге, а отъехав на всякий

случай несколько станций, хотя кредиторы
– люди все знакомые – особо не собирались их

преследовать). А.П. оставалось закончить
последние (шестой и седьмой) классы гимназии,

и он остался в Таганроге. Жил у
родственников, зарабатывал уроками. Между прочим,

несмотря на все безрадостное, что было в
его детстве, он уже в гимназические годы

проявился как юморист: писал шуточные
сценки для постановок, какие-то очерки и

юморески… Видимо, это была неплохая
гимназия, и директор, кстати, хорошо относился

к А.П. и постарался ему помочь, хотя
тот, бывало, оставался на второй год.

В 1879 году А.П. присоединился к семье:
приехал в Москву, поступил в МГУ на

медицинский факультет. Семью нашел в
довольно-таки бедственном положении, в каком-

то сыром подвальном помещенье. Видимо,
за годы (1876 – 1879) самостоятельности он

научился не бояться жизни и энергично
решать проблемы. Приехал, всех приободрил,

взбудоражил, заставил шевелиться.
Пристроил младшую сестру (Марию Павловну) в

гимназию на казенный счет, придумал, как
«пристроить» и родителей, чтобы они не

бедствовали: надоумил их открыть
семейный пансион для иногородних студентов (не в

подвале, разумеется, а сняв нормальный
домишко). В самом деле: из того же Таганрога

приезжало не так уж мало молодых людей,
чтобы учиться в университете и т.п. Родители

о них, естественно, волновались: город
большой, соблазнов много. Да и к тому же кто тут

проследит, чтобы дитя было накормлено,
обстирано, кто присмотрит, если оно заболеет?

И напишет родителям всю правду о его
жизни и поведении? А тут хорошо известная,

благочестивая семья, которой можно
доверить дитятко. За содержание и присмотр,

разумеется, надо платить – вот Чеховым и
средства к существованию. А кроме того

Чеховы-студенты подрабатывали, чем
могли. Вначале А.П., как все, давал уроки. Потом

стал печататься в маленьких журнальчиках
и газетах-однодневках. Всего, что он тогда

опубликовал, уже не соберешь, потому что
печатался он под псевдонимами. Самые

известные из них – «Человек без
селезенки» и «Антоша Чехонте», но были и другие.

Про мелкие эти журнальчики надо сказать,
что они наглядно показывают, как

изменилась культурная жизнь России с
середины 19 века (когда впервые возник

«журнальный бум»). Возможно, мы уже
говорили об этом: когда-то у некрасовского

«Современника» был грандиозный тираж – 7
тыс. экземпляров, и другие издатели

жаловались, что их буквально ограбили,
оттянув на скандальный журнал всю читающую

публику. В начале 20 века самое массовое
издание – знаменитая «Нива» – выходило

тиражом около 200 тыс. экземпляров.
Почему это стало возможным? Потому что

открылись земские школы и прочие
училища. Грамотных стало во много раз больше, и

они тоже захотели читать. Однако
качество этих читателей было гораздо ниже прежнего,

когда читали дворяне или
студенты-разночинцы. Теперь читать начало мещанство,

которому требовались не философские
изысканные романы, а что-нибудь попроще,

покороче, полегче и повеселее. Для этой
публики издавались журнальчики и газетки-

однодневки. Самые приличные из изданий,
в которых начинал печататься А.П.,

назывались так: «Стрекоза», «Будильник»,
«Зритель», «Москва», «Свет и тени»,

«Осколки» (издатель – Лейкин,
предшественник и учитель Чехова; название самое

символическое и существенное: вся та
эпоха отразилась в рассказах, как в осколках

некогда цельного зеркала, потому что в
одном цельном изображении ее суть невозможно

было уловить и запечатлеть; осколки –
эти и отражение «осколочной» жизни, и сам

способ отражения: много небольших
рассказов, а не один большой роман). Впрочем,

«осколочная жизнь» – название сугубо
просторечное. Приличнее процитировать Ф.М.

Достоевского, который назвал это время
«эпохой всеобщего обособления» («Дневник

писателя»). Кроме всего прочего, это
время отошло от тех народных идеалов, которые

3

воспели и Толстой, и Достоевский.
Ослабла вера и вместе с нею – духовная связь между

людьми. Каждый наедине со своею жизнью,
со своим горем (рассказ «Горе»).

Студенческая жизнь А.П., по
воспоминаниям друзей-современников (соучастников

сборищ), проходила шумно и весело. В
1884 году она закончилась. Этот год в судьбе

Чехова отмечен тремя важными событиями:
1) А.П. закончил университет и стал

практикующим врачом (в Бабкино под
Звенигородом), 2) вышел первый сборник его

рассказов под названием «Сказки
Мельпомены» и еще подписанный Антошей Чехонте, 3)

у А.П. открылся туберкулез – результат
холода, недоедания, регулярно промокавших ног

и прочих тяжелых условий жизни.
Закашлявшись кровью, А.П., конечно, понял, чем это

грозит. По воспоминаниям близких, он лег
на диван и пролежал с полдня, уткнувшись

носом в кожаную спинку. А потом встал и
снова, как ни в чем не бывало, завел вокруг

себя веселую студенческую кутерьму. Так
что многие и не догадались, что с ним беда, да

еще какая… Впрочем, возможно, в 1884
году все еще было несмертельно.

В 1884-85 гг. Чехов работал врачом.
Звенигородская практика устроила его, кроме

прочего, тем, что ему там выделили
большую казенную квартиру, куда можно было

поселить родителей и ту часть семейства,
за которой еще нужно было присматривать. А

присматривать нужно было за всеми: кроме
А.П., никто в семье не отличался здравым

смыслом и трезво-ответственным
отношением к жизни. А.П. стал в семье за старшего. Он

некоторое время, видимо, всерьез думал
остаться врачом, даже материалы к диссертации

стал собирать. Но при этом продолжал
писать, и писательство пересилило.

В 1886 г. вышел первый рассказ,
подписанный А. Чеховым – «Степь». Школьники

обычно знают его по диктантам, смутно
припоминают какого-то мальчика Егорушку

(которого везут в город, в училище).
Изучать этот рассказ в школе, на мой взгляд,

невозможно: он сложный, тонкий,
неуловимый. Можно сказать о нем две вещи: 1) что

вместо юмористической истории Чехов
пишет лирическую прозу, почти стихи, а этого

тогда никто у нас, между прочим, делать
не умел; 2) сам выбор «лирического героя» –

довольно маленького мальчика, попытка
увидеть мир совершенно по-новому, детскими

глазами тоже был дерзок невероятно. Мы
все знаем теперь «Каштанку» – рассказ, в

котором мир показан «с точки зрения»
собаки. Так вот, это было ново, но по сравнению со

«Степью» уже вторично.
Писатели-современники оценили мастерство коллеги, выражали

свой восторг, но главного почему-то не
поняли. Они все еще хором уговаривали Чехова

поднатужиться и написать теперь роман –
потому что каждый настоящий писатель,

разумеется, должен писать именно романы.
И Чехов даже вроде бы с ними соглашался,

хотя на самом деле он уже «доказал», что
писать романы необязательно: с помощью

ювелирно обработанных деталей романное
содержание можно вместить в рассказ. Романа

он так и не написал…

Примерно в это же время А.П.
перебирается в Москву, на Малую Дмитровку. Там

есть маленький музейчик – его врачебный
кабинет. И так оно идет (писательство +

врачебная практика) до рокового 1890
года. Обычно народ спрашивает, не женился ли

еще герой и как вообще у него с личной
жизнью? Рассказываю про Лику Мизинову. Как

она пришла в гости к сестре, как все
молодые Чеховы бегали смотреть в прихожую на

поразительно красивую девушку, которая
недоумевала: что это происходит? Как потом

долго тянулся несколько невнятный роман,
который как-то ничем не кончился – то есть

кончился тем, что Лика вышла замуж за
другого. А Чехов ей даже писать советовал,

предполагая, что женская проза будет
подобна тонкой вышивке…

Так вот, в 1890 году по случаю переписи
населения А.П. едет на остров Сахалин,

чтобы переписать живущих там каторжников
(никого, кроме каторжников и тюремщиков,

на острове тогда не было, а в переписи
вообще участвовали практически все образованные

люди, потому что их все же было еще
очень мало; это участие рассматривалось как

гражданский долг). На свои деньги он
пересекает всю Россию по бездорожью, чуть не

тонет… Опять холод, ледяная вода и
прочие смертельно опасные для него вещи. Отчет о

Сахалине Чехов издает отдельной книгой,
которая так и называется – «Остров Сахалин» и

4

входит в собрания сочинений. Книга
документальная, цель ее была – привлечь внимание

общественности к тяжким условиям, в
которых жили каторжане (в частности – дети

каторжан). По сравнению с советскими
лагерями… увы, не впечатляет. Думаешь нынче,

что не шпынять то правительство, а
всячески его оберегать следовало честным

интеллигентам. Тем не менее А.П. провел
перепись и написал книгу о Сахалине. Назад

вернулся морем, с заездом в южные
экзотические страны (вроде Цейлона), писал родным

веселые открытки, так что братья
считали, что вся поездка была затеяна ради того, чтобы

взглянуть на дальние страны… Вернувшись
домой, А.П. уже не мог – по состоянию

здоровья – жить в Москве. Пришлось
перебираться за город.

В 1892 году была куплена усадьба
Мелихово. Чехов не стал объяснять, что это

было сделано «по жизненным показаниям».
Объяснял это иначе: «Если я литератор, то

мне нужно жить среди народа, а не на
Малой Дмитровке». Про Мелихово рассказываю

несколько сюжетов. 1) А.П. построил тут
такой дом, который его устраивал, и с радостью

показывал его друзьям-знакомым. Дом был
не так уж и велик, но экскурсия по нему

проводилась бегом, одни и те же комнаты
пробегались по нескольку раз, при этом

назывались по-разному: то диванная, то
угольная (по-нашему – угловая), то гостиная, то

портретная… У гостей кружилась голова, и
им казалось, что комнат бесконечно много. 2)

Возможно, в семье еще помнили об отцовой
неудаче с домом… Отца с матерью А.П. тоже

поселил в Мелихове; отец свой крутой
нрав больше не проявлял, признав в сыне

кормильца и главу семьи. А сын тем
временем открыл его (отцов) истинный талант и дал

ему развиться. Отец оказался гениальным
садоводом. Сохранился его мелиховский

дневник, где трогательно указывается,
где что было посажено и когда это расцвело и

принесло плоды. 3) Вишневый сад там был
разбит – само собою. А кроме того, выстроена

школа, библиотека, больничка, в которой
сам доктор Чехов и принимал, сам выписывал

лекарства местным старушкам, да сам их и
покупал. А когда в округе завелась холера,

боролся с холерой. Построил он и церковь
с зеркальным крестом (как в «Доме с

мезонином»). 4) Хотя помещиком в
серьезном смысле Чехов не был, но местных крестьян

всячески поддерживал, причем по-своему,
деликатно, чтобы не обижать грубой

благотворительностью. К примеру, в
голодный год он продавал крестьянам хлеб чуть ли

не вдвое дешевле, чем везде, при этом и
весы наладил, чтобы обвешивать себя (тоже чуть

ли не вдвое). Но при этом говорил, что
знает цену и не собирается продешевить. Мужики

с удовольствием его «обманывали»,
попадаясь на эту удочку. 5) По-прежнему вокруг

Чехова клубилась веселая студенческая
молодежь – друзья младших сестер-братьев.

Щепкина-Куперник (переводчица Шекспира)
вспоминает, как ее там разыграли. Она

обратила внимание на то, что кошка и
голуби в Мелихове одного (кофейного) окраса. Ей

на полном серьезе было сказано, что эти
голуби появились в результате скрещивания

кошки с простыми сизарями. И бедная
девочка это потом наивно пересказывала друзьям-

студентам, которые смеялись от души. Бывали
там не только студенты. Одно время Чехов

дружил с художником Левитаном
(познакомил брат Николай, тоже художник). Но тот

обиделся, решив, что художник из
«Попрыгуньи» – карикатура на него.

Нельзя сказать, что А.П. безвыездно жил
в Мелихове. Скорей наоборот: он

проводил в Москве довольно много
времени, особенно с тех пор, как начал писать пьесы и

подружился с труппой Художественного
театра. Так или иначе, туберкулез продолжал

развиваться, и в 1899 году Мелихово
пришлось продать и перебраться в более мягкий

климат – в Ялту. Переезжая, А.П. оставил
(в подарок школе) всю свою библиотеку. В те

времена так было принято. Горький тоже
оставлял свои библиотеки в тех городах, откуда

уезжал. В Ялте снова разбили сад,
который не успел толком вырасти при жизни А.П. Идея

этого сада потом была использована в
многочисленных санаториях и домах отдыха: сад

должен быть вечнозеленым и постоянно
цветущим, даже зимой.

Но и в Ялте А.П. находил, чем себе
повредить. Во-первых, к нему приезжали

посетители со всей России. Это было
принято: и к Толстому приезжали с «вопросами», и к

Короленко… Приезжали и курили, пуская
дым чуть ли не в лицо больному-легочнику.

5

Сестра Марья Павловна выходила из себя,
но А.П. запрещал делать посетителям

замечания (неудобно). Согласился
поставить на столе табличку с просьбой не курить, но

на нее не обращали внимания… Про общение
с близкими и «дальними» тоже надо

немного рассказать. С «дальними» А.П.
был очень деликатен и проявлял чудеса

понимания человеческой психологии.
Горький вспоминал, как явились к нему в

«приемные часы» две нарядные и небедные
дамы и решили, что надо говорить о чем-то

умном – хоть о внешней политике, что ли.
Чехов послушал немного про политику и

спросил с заговорщицким видом: «А вы
любите мармелад?» Тут дамы радостно

переключились на близкую им тему и с
удовольствием поболтали про мармелад,

пообещав на прощанье, что пришлют своего
любимого… Или еще история про какого-то

старого друга его отца (еще из
Таганрога). Этот старичок прислал А.П. свои старые

сломанные часы и написал, что плохие
таганрогские часовщики не могут их починить –

так, может, по старой памяти сын друга
поищет хорошего часовщика в Москве. Сын друга

был уже писателем с мировым именем, к
тому же умиравшим от чахотки (дело было в

последний год его жизни), но не позволил
себе отмахнуться от просьбы. Сходил к

московским часовщикам, удостоверился,
что часы безнадежны, купил другие –

швейцарские, фирмы «Павел Буре» и
отправил старичку, да еще с извинениями: простите,

мол, что не сумели починить старые
часики и что ответил не сразу: болел, не вставал с

постели.

Зато близких людей А.П. жестко и
немилосердно воспитывал. Брату писал, что

надо по каплям выдавливать из себя раба.
Сестру конфузил, выдавая ее (студентку) за

горничную, которая сумела пристроиться у
добрых господ (потому что быть горничной не

стыдно – стыдно стыдиться быть
горничной). Станиславскому объяснял, что такое

подарки и как их выбирать. К примеру,
дарить писателю монументальную чернильницу –

пошло (потому что банально и не
учитываются личные вкусы именно этого писателя,

который, например, любит рыбу ловить).
«Что же вам дарить-то?» – спросил огорченный

Станиславский. «Носки, – ответил Чехов.
– Вы же знаете, что у меня жена – актриса.

Скажу ей: дуся, у меня носок на правой
ноге порвался, а она ответит: надень, мол, его на

левую» (а штопать, конечно, не станет).

Кстати, про жену, которая в итоге все же
появилась. Действительно это была

актриса (Художественного театра) Ольга
Леонардовна Книппер-Чехова. Кто-то из

племянников отозвался о ней так: «Тетя
Оля, вы такая красивая… как собака!» Со своими

детьми не сложилось – погибали еще до
рождения. И для А.П. эта женитьба была

«неполезна»: зимой в театре как раз
«сезон», и он не выдерживал одиночества в Ялте –

приезжал в Москву как раз в то время,
когда ему там быть совсем не следовало… А там

жена сняла квартиру на четвертом этаже,
куда он с трудом мог поняться, – но ей там

нравилось

Летом 1904 года поехали лечить А.П. в
Германию, на курорт в Баденвейлере. Там

ему стало совсем плохо. Всех поражает
его последний жест: как А.П. попросил бокал

шампанского, сказал по-немецки: «Ich
sterbe» («их штЕрбе» – я умираю). Выпил вино и

умер. Вспоминают также, что в Россию
тело везли в вагоне для перевозки устриц

(холодильник того времени), в чем
увидели запоздалую месть житейской пошлости. Ну и

«общественность», как водится, устроила
из похорон нечто вроде демонстрации.

Впрочем, без митингов – не было повода.

Д/З. Прочитать «Скрипку Ротшильда» (если
нет времени читать ее в классе вслух)

и «Дом с мезонином». К «Скрипке
Ротшильда» вопрос-задание – написать небольшое эссе

«Ошибки Бронзы» (или «Парадоксы
Бронзы»).

Приложение 1. Диктовка из воспоминаний
В.А. Гиляровского об А.П. Чехове.

(Предварительно рассказать, кто такой
дядя Гиляй, как его уважали и пожарные, и

полицейские, и воры – за колоссальную
силу и компетентность, то есть знание

6

московской жизни во всех деталях; вообще
же был он то, что теперь называется

журналистом; для Чехова – чем-то вроде
старшего коллеги).

Как-то часу в седьмом вечера, Великим
постом, мы ехали с Антоном Павловичем

из городского училища, где брат его Иван
был учителем, ко мне чай пить. Извозчик

попался отчаянный: кто казался старше,
он или его кляча, – определить было трудно, но

обоим вместе сто лет насчитывалось
наверное; сани убогие, без полости. На Тверской

снег наполовину стаял, и полозья саней
то и дело скрежетали по камням мостовой, а

иногда, если каменный оазис оказывался
довольно большим, кляча останавливалась и

долго собиралась с силами, потом опять
тащила еле-еле, до новой передышки. На углу

Тверской и Страстной площади каменный
оазис оказался очень длинным, и мы

остановились как раз (частица) напротив
освещенной овощной лавки, славившейся на

всю Москву огурцами в тыквах и солеными
арбузами. Пока лошадь отдыхала, мы купили

арбуз, завязанный в толстую серую
бумагу, которая сейчас же стала промокать, как

только (союз) Чехов взял арбуз в руки.
Мы поползли по Страстной площади, визжа

полозьями по рельсам конки и скрежеща по
камням. Чехов ругался: мокрые руки

замерзли. Я взял у него арбуз.
Действительно, держать его в руках было невозможно, а

положить некуда. Наконец я не выдержал и
сказал, что брошу арбуз.

– Зачем бросать? – ответил Чехов. – Вон
городовой стоит. Отдай ему, он съест.

– Пусть ест. Городовой! – поманил я его
к себе.

Он, увидав мою форменную фуражку,
вытянулся во фронт.

– На, держи, только остор…

Я не успел договорить: «Осторожнее, он
течет», – как Чехов перебил меня на

полуслове и трагически зашептал
городовому, продолжая мою речь:

– Осторожнее, это бомба… неси ее в
участок…

– Понимаю, вашевскродие…

А у самого зубы стучат.

Оставив на углу Тверской городового с
«бомбой», мы поехали ко мне в

Столешников чай пить.

На другой день я узнал, что было дальше.
Городовой с «бомбой» в руках боязливо

добрался до ближайшего дома, вызвал
дворника и, рассказав о случае, оставил его вместо

себя на посту, а сам осторожно, чуть
ступая, двинулся по Тверской к участку,

сопровождаемый кучкой любопытных,
узнавших от дворника о «бомбе».

<Потом он передал сверток мелкому
«агенту»-филёру, тот принес его в участок и

положил на стол, сказав, что это бомба.
Тут же все полицейские выбежали на улицу и

прыгали там чуть ли не несколько часов,
не решаясь войти внутрь. К счастью для них,

рядом помещалась пожарная часть;
пожарники вернулись с пожара, поинтересовались,

почему полиция мерзнет во дворе, и один
из героев-пожарников – донской казак Беспалов

– вбежал в участок, развернул «бомбу»,
обнаружил арбуз и с хохотом вынес его наружу.

Арбуз съели пожарники, и по Москве пошли
ехидные рассказы о трусах-полицейских.>