Часть сказки не связанная с повествованием это

Почему в пандемию важно быть миротворцем? Можно ли посрамить невежество во времена Интернета? Как вернуть авторитет экспертному знанию? Связаны ли безобразия на фоне храмов со свободой выбора? Можно ли рассказать о Библии в iBible? На эти и другие вопросы «Российской газеты» ответил председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, временно исполняющий обязанности руководителя Пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси В.Р. Легойда.

Счастливы миротворцы

— «В Рождество все немного волхвы» — эти стихи Бродского стали поэтической эмблемой Рождественского праздника. Какие дары мы принесем Богу, будучи пленниками таких жестких и непонятных обстоятельств, как пандемия COVID-19?

— С этим вызовом мы на государственном и институциональном уровне хоть и не окончательно, но справляемся (вакцину изобрели, прививки делаем), но на обычном, человеческом часто нет.

— Вирус словно играет с нами в страшную игру на поражение, его правила довольно часто сметают наши, а на кону — жизни близких. Что этому противопоставить?

— Нам нужно учиться быть миротворцами. Я бы экстраполировал евангельскую «заповедь блаженства» — «блаженны миротворцы» — на все и всех. Недавно на образовательном интенсиве «Школа доброблогеров», желающих писать в соцсетях о добрых делах, предложил им «Блаженны миротворцы» взять в качестве слогана. Напомнив, что церковно-славянское «блаженны» — по одному из вариантов перевода — русское «счастливы».

Миротворцами надо быть, чтобы не усугублять все то, что Вы сказали. А оно быстро усугубляется до агрессии. Не только во взрывающихся агрессией бытовых эксцессах, но и в больших политических сюжетах. В недавних переговорах двух президентов — нашего и американского — тема миротворчества тоже ведь звучала одной из основных.

Я думаю, это самая главная фокусировка и точка сборки сегодня. Именно миротворчество позволяет нам как минимум не усугублять сложившуюся ситуацию, а как максимум приводить ее к какому-то достойному разрешению.

И эта евангельская мысль сегодня, по-моему, актуальна для любого человека независимо от вероисповедания и мировоззрения. Сознательный, выстрадавший свой атеизм неверующий с этим, вероятно, тоже согласится.

Позиции и мемы

— Патриарх много раз называл происходящее с нами сейчас кризисом. Мне кажется, один из уроков этого кризиса заключается в том, что, уповая на Бога, мы должны спасаться и лучшими человеческими средствами. Сколько раз мы повторяли за эти два года: «искусство врача от Бога». И лучшие человеческие достижения — изобретения лекарств — тоже. Мне кажется, в пандемию произошло какое-то посрамление фанатиков, которых у нас немало и в религиозной, и в светской жизни.

— Да, но если бы посрамленные были готовы признать свое посрамление… А это, увы, далеко не всегда так. И речь, конечно, идет не только о религиозно-мотивированных невеждах, но и о людях без всякой религиозной мотивации… Недавно один очень известный светский человек смело заявил, что до сих пор не верит в коронавирус.

Одна из причин — оборотная сторона тех преимуществ, которые дает Интернет. Это ведь океан неверифицированной информации. Огромное пространство, которое позволяет человеку найти в нем подтверждение любой точкой зрения. Вплоть до того, что Земля плоская.

Поэтому, если мы хотим все-таки посрамить невежд, мы должны остановить размывание границ истинного, подтвержденного, находящегося в границах современной науки.

Нет особого удивления в том, что серьезные специалисты, врачи, биологи в течение двух последних лет сильно корректировали свои позиции по коронавирусу и вакцинам. Это обычная научная практика: сегодня мы знаем больше и уточняем то, что мы считали вчера. Но вот когда мы научную дискуссию из научной же лаборатории вынесли на широкую публику… Она тут же заиграла новыми красками, эвфемистически говоря. Народ эти научные уточнения превратил в мемы. И нельзя сказать, что шутки не имеют оснований.

Многие помнят, как один из самых медийно-известных врачей, теперь активно агитирующий за вакцинацию и сам уже ревакцинировавшийся, говорил: наступит лето, выглянет солнышко, и вирус исчезнет. Но ведь он действительно так искренне считал, потому что так было всегда. Раньше. А сейчас впервые стало иначе. И ошибиться было немудрено. Моя сестра-врач любит повторять, что это вирус со многими масками: одну снимаем, а под ней — другая. Но то, что всегда было предметом внимания высоких и узких специалистов и обучающихся у них студентов, теперь доступно широкому обывателю. И он, как доморощенный Шерлок Холмс (в действительности — по-прежнему Ватсон), сравнивает все прозвучавшие публично слова, не понимая, что высказывание ученого это не данная нам на всю жизнь неизменная таблица умножения.

Семь раз отмерь. И не отрезай.

— Но есть же разница между экспертным и не экспертным знанием. От того, что эксперты меняют свое мнение, оно не перестает быть экспертным.

— Это понимают все реже и все меньше людей. Кризис экспертного знания, точнее, непонимание этой разницы, о которой Вы говорите, — еще одно следствие «Интернет-образованности». На эту тему уже книги написаны, я не говорю сейчас ничего нового. Мы можем иронизировать над диванными экспертами, но сами нередко выступаем в их роли. Люди просто теряют доверие, когда сначала звучит «кто привьется, тот не заболеет», потом «нет, заболеет, но не умрет», затем «нет, может умереть». Над этим смеются — сквозь слезы. За два года, поговорив в эфире и частным образом со многими специалистами, вплоть до микробиологов, я понимаю, что знаменитая фраза «два юриста — три мнения» применима к любому ученому: два врача — три мнения, два вирусолога — три мнения. У меня в «Парсуне» выдающийся генетик Егор Борисович Прохорчук на просьбу дать рекомендации обычному человеку стал, как настоящий ученый, говорить: мы ведь до конца не знаем, что такое иммунитет и как он работает. Но это не ответ для обывателя. Тогда я спросил: Вы сами привились?

— И?

— Ответ был положительный.

Но в результате вышеописанной особенности нашего нового информационного бытия подрывается доверие. Я думаю, это необходимо осмыслить, а осмыслив, скорректировать информационную политику.

Медиакорпорациям, государству, специалистам — всем! — надо понять, какой может быть реакция на твои слова, и взвешивать свои комментарии на медицинских весах. Нужно семь раз отмерить и, может быть, не отрезать.

Еще раз повторю: когда мы выносим дискуссию из научного поля в публичное, реакция может оказаться совершенно иной. Например: «Вы сами ничего не понимаете и нас обманываете. Потому мы вам не верим». Это проблема. С одной стороны, нужно работать над образованием, чтобы корректировки позиции ученых не вызывали панику и недоверие. С другой стороны, ученые должны архиответственно подходить к своим комментариям. А уж желание что-то сказать в эфир вообще не должно быть основанием для комментария.

В доинтернетовскую эпоху такой утраты доверия не произошло бы: книжная цивилизация — цивилизация рецензентов и редакторов. Поэтому я думаю, что посрамление невежд пока не может быть глобальным. Ведь сегодня и переболевшие невежды заявляют «все-таки она не вертится».

Так что нам еще предстоит много думать над тем, как и какую давать информацию. Знаменитый случай, когда во время захвата заложников на Дубровке журналист сказал в прямом эфире НТВ: вот бойцы «Альфа», они сейчас будут штурмовать здание, а террористы этот эфир видели, поставил вопрос о работе журналистов. Сейчас мы тоже в ситуации войны… с вирусом. И не надо людей перегружать противоречивыми сводками с фронта.

— Это Вы, как человек, отвечающий за информационную политику Церкви, полагаете, что нас ждет поворот к верификации информации?

— Я очень на это надеюсь. Не уверен, что это произойдет быстро, но уверен, что это неизбежно.

Выбираем все

— Вирус — хоть ему это и не вменить в вину, — варваризирует нашу жизнь, создавая условия для нападения на умное и сложное в угоду дикому и примитивному. Мы опять столкнулись с вызовами безобразий, когда молодые люди фотографируются в непристойных позах и с непристойными жестами на фоне храмов или мечетей. А при привлечении к ответственности за это спешно каются в кутузке: отпустите, я мать маленького ребенка. Тут, наверное, сказывается характер времени…

— Да, похоже, это глубинная характеристика времени. Всего скорее связанная с тем, что современный человек считает, что он имеет право выбирать вообще все — от одежды до пола. При это не беря в расчет даже собственный разум! Люди, конечно, разные, и мотивы их поступков тоже, но если смотреть на это культурологически и философски, то это именно проявление стремления «выбирать все». Это возникает, когда человек сам для себя становится «альфой и омегой» любых своих действий, мыслей, поступков… Святейший Патриарх много говорил на тему такой ложной свободы, у него есть просто программные тексты об этом.

Это происходит, если у человека нет камертона, по которому он настраивает себя, а есть исключительно только желание выбора, который каждый день будет иным и часто никак не соотносящимся ни с нравственностью, ни с разумом…

Но ценность свободы и эти безобразия иногда могут и не соотноситься. Часто безобразия просто результат невежества и глупости.

— И снова нужно посрамление невежества. Но ведь и не скажешь им: вы совесть потеряли. Будет нравоучительно, старомодно, пафосно и, может, быть, смешно в их глазах.

— Да, морализаторство тут не поможет. Что мораль? Повторяю, даже разум сегодня уже часто не критерий при выборе, что можно и что нельзя.

— И что делать, когда человек не боится Бога и бросает вызов?

— Вот про вызов Богу я бы так не говорил. Вызов Богу это что-то осмысленное, выстраданное, это Ницше или Серафим (Роуз) в молодости, до принятия монашества (известный американский православный последней четверти прошлого века, духовный писатель и подвижник. — Прим. ред.) — студент, находящийся в религиозном поиске, слушающий Баха, изучающий разные религии и безмерно страдающий… А дама, сверкающая ягодицами на фоне храма или мечети, это если и вызов, то разуму, здравому смыслу. До вызова Богу это сильно недотягивает.

И мысль у нее часто одна: сколько лайков я соберу? Это, как сейчас принято говорить, попытка хайпануть. Глупость может обернуться большими просмотрами. Поэтому просыпаемся и сразу к телефону, оправдались ли расчеты на лайки? Это самоцель. И самоценность.

— И что с этим делать?

— Мне кажется, единственная возможность на это повлиять — вводить в это пространство смыслы. Бесстрашно. И без устали. В том числе и в ответ на безобразия. Стоять на рубеже смыслов. Как стойкий оловянный солдатик.

Еще одно сотворение мира. В iBible.

— Недавний опрос ВЦИОМ показал, что подавляющее большинство россиян — 80 процентов — убеждены, что шутки над Церковью недопустимы ни при каких обстоятельствах. Многие считают недопустимыми и шутки над национальными особенностями и традициями народов и отечественной историей. Важно очертить особые границы сакрального. Но при этом бы не закончить принудительным советским (или любым другим) коллективизмом мыслей и чувств. Как не забыть, что в молодости особенно высока ценность свободы, игры, смеха?

— Я тоже бы не хотел, чтобы результаты этого соцопроса кто-то истолковал так, что в Церкви все сплошь люди без чувства юмора, они не шутят и т.п. Помилуйте, те же соцсети просто наводнены (пусть и разного уровня и вкуса) группами «Православные шутят». И внутрицерковный юмор может быть очень тонким и смешным. У нас немало анекдотов притчевого характера, вспомним хоть самый известный про нового русского, не обнаружившего себя в списках на входе в рай, возмущенного, что он столько денег потратил на Церковь, и вдруг услышавшего в ответ: деньги мы вам вернем!

Нормальный священник и архиерей никогда не будут выступать против юмора. И, конечно, верующие шутят. Но есть вещи, над которыми не смеются. И ситуации, в которых не шутят.

Тимур Бекмамбетов недавно запустил новый проект iBible, в котором рассказываются истории из библейской книги «Бытие» в модном сегодня видеоформате вертикального экрана на смартфоне. Это такой рассказ о том, как Бог творит небо, воду, сушу, Адама и Еву — на мультимедийном языке. Молодежи он очень понятен. Часть моих студентов, посмотрев это, пришла в восторг. Хотя другая часть посчитала, что о серьезных вещах ТАК рассказывать нельзя, нужно читать Библию, а не смотреть iBible. Но важно, что команда Бекмамбетова консультировалась с нами перед запуском. И мы прямо обсуждали, что это нельзя превращать в стеб — предлагать ироничные названия, низводить содержание до уровня шутки. «Бытие» — хоть и не учебник, но и не смешная сказка, она повествует о фундаментальных для человечества вещах. А при малейшем стебе эффект будет противоположным.

— Как в «Сотворении мира» в театре Образцова?

— Да, у меня некоторые студенты, кстати, тоже этот спектакль вспоминали, смотря iBible.

Но самое интересное я услышал, когда спросил у Тимура: а почему Вы за это взялись? И он сказал (передаю своими словами, как запомнил): если мы сейчас не начнем говорить с теми, кому 12-16 лет, о том, что нам дорого, через 5-10 лет они придут и все сметут. Всю нашу культуру. Если мы до них сейчас не достучимся.

— Это Бекмамбетов сказал?

— Да. Так что, видите, обеспокоенность тем, что будет с завтрашней молодежью, есть и у тех, кто создает современные тренды. И это очень показательно.

Вы и убили

— А что все-таки происходит с новыми молодыми? Откуда засилье бесчувственности и пятикопеечной, трикстерской, вирусной хитрости?

— Я бы не судил о всей молодежи по примерам нескольких блогеров, что фотографируются, снимая штаны. Молодежь очень разная.

И мы с вами в разговорах часто возвращаемся к мысли, что приговор молодежи — это приговор тем, кто ее воспитывает. Если они такие, то это прежде всего значит, что с ними не разговаривали. Как преподаватель я вижу, как ребята откликаются, когда с ними начинаешь говорить о чем-то серьезном. То, что важно для тебя, и для них важно. Но с ними никто на эти темы не говорил. Если к ребенку относятся как к ученику (в классической парадигме «учитель и ученик»), и учитель передает ему то, что его, учителя, восхищает, сердце ребенка не может на это не реагировать. Так что тех, кто смеется над роликами, где молодые люди не могут ответить на самые простые вопросы, хочется спросить «над кем смеетесь?». Кто их такими сделал-то? Мы и сделали. «Вы и убили-с», как сказал бы Порфирий Петрович. «Убили», превратив образование в способ создания нужного рынку «продукта» (да и рынку он часто не нужен.)

Вера, Церковь, религиозные общины, образование — это то, что создает, соединяет нацию. Образование ставит препоны варварству. И посрамление невежества происходит только на его путях.

Уже прошло время для разговоров о престиже профессии учителя, нужны немедленные практические меры для того, чтобы сделать ее перспективной, престижной, высокооплачиваемой. В том числе — или в первую очередь — и для учителей начальной школы. Потому что там все начинается, там все закладывается.

Не хотелось бы, чтобы это все звучало популистски, потому что ничего не поменять двумя-тремя мерами, но нужно уже что-то делать.

Мне очень нравится все, что делает сейчас в просветительском плане общество «Знание», команда, которую возглавил Максим Древаль. Просветительских форматов и способов коммуникации уже немало, но важно, чтобы они наполнялись смыслами. А десяти тысячам лекторов, которые вот-вот появятся, кроме умения держать аудиторию, хорошо бы, чтоб было что сказать.

Волны не погасят ветер

— Университетский преподаватель побудила меня перечитать «Волны гасят ветер» Стругацких. Как прогноз на будущее, в котором общество очень сильно разделится. Настолько, что страте очень развитых людей будет просто неинтересно со всеми остальными.

— Эта мысль давно высказывается в разных вариантах. Да, одним из следствий информационно-технологического развития может быть то, что жизнь большинства людей будет проходить в этаком фастфудном — со всех точек зрения, от пищи до интеллекта — мире. Но какая-то часть избранных будет иметь доступ ко всему лучшему. Представления эти не беспочвенны, если посмотреть на то, как развивается мир. И это для всех нас вызов. Но это тем более утверждает ценность веры и Церкви. Церковь — такой способ встреч и общения людей, где подобные различия ничего не значат. Верующие люди могут жить в одном мире. Я не раз наблюдал в паломничествах, где оказывались вместе люди, его оплатившие, и те, кому его оплатили, как они общаются… Они больше нигде не пересекутся, но здесь они на равных. Потому что они здесь вместе по одному поводу — спасение души. И это то, что сегодня Церковь дает человеку. Не хотелось бы это превращать в намек «ходите в церковь, и вы сможете съездить в паломничество с олигархом»… Но в Церкви, правда, куда менее заметна тенденция разделения.

Беседовала Елена Яковлева

«Российская газета»/Патриархия.ru

Первые признаки жизни будущий архетип начал подавать еще в 1980 году, в аркаде Space Panic. В ней персонаж перемещался по статичному уровню, ограниченному рамками экранов и состоящему из нескольких горизонтальных платформ, карабкался по лестницам и рыл ловушки, чтобы не позволить неловким пришельцам добраться до его драгоценной тушки. Пиксельный герой не мог прыгать, а масштаб событий был крайне скудным, но имеющегося функционала уже было достаточно для признания в качестве «прадедушки» жанра.

«Отец» появился годом позже — им стала культовая серия Donkey Kong. Говорят, человечество начало свой эволюционный путь в тот момент, когда обезьяна взяла палку, чтобы использовать ее в качестве инструмента. Индустрия видеоигр, получается, тоже обязана ловкому представителю приматов: он здорово обогатил геймплей, напоминающий Space Panic, рядом коварных уловок, вынуждая отважного героя спасать возлюбленную, разбивая катящиеся бочки или бодро их перепрыгивая. При этом весь игровой процесс все еще ютился в рамках одного экрана — мощности консолей того времени не позволяли работать с более развернутыми локациями.

Это ограничение попытался обойти проект Activision под названием Pitfall в 1982 году, в котором исследователь джунглей перемещался по экзотической местности, преодолевая ловушки и избегая встречи с дикими животными. В нем разработчики смогли соорудить первые масштабные уровни из нескольких сцен, в которых персонаж телепортировался к новому этапу истории, стоило ему только добраться до правой части предыдущего экрана.

И хотя полноценным платформером плоский Pitfall так и не стал, его инновации, в том числе широкий ассортимент остроумных способов испортить геймеру жизнь, повлияли на многие последующие проекты.

Символ эпохи первых консолей

Большим шагом вперед для жанра стало изобретение боковой прокрутки, которая позволяла игровому персонажу всегда оставаться в пределах видимости пользователя, перемещая при этом саму локацию по горизонтали влево или вправо и таким образом гарантируя полноценное ощущение движения.

Впервые технологию применили в аркаде Jump Bug еще в 1981 году — в ней фантастическим образом игровая локация прокручивалась под колесами автомобиля, который прыгал по высоткам и из фар отстреливал противников. Похоже выглядел и проект Quest for Tyres, в котором первобытный человек пытался спасти девушку от динозавра. Боковую прокрутку изобрели, но про логику забыли.

А игра 1984 года под названием Pac-Land продемонстрировала миру еще одно впечатляющее изобретение. Прокрутка с использованием эффекта параллакса дала возможность перемещать ключевые декорации и фоновые изображения с разной скоростью, что выглядело достаточно реалистично даже в примитивной 8-битной среде.

С таким арсеналом технологий в 1985 году на рынок зашел один из главных платформеров в истории — Super Mario Bros. В нем была и «девушка в беде» в виде принцессы, которую итальянскому водопроводчику было необходимо спасти, и боковая прокрутка, и разнообразные ловушки, и тот самый параллакс, и даже босс-файты.

Следом жанр получил еще несколько культовых тайтлов, каждый из которых привносил в него еще больше необходимых новшеств. Mega Man, например, объединил платформер с шутером. Metroid заложил принципы «метроидвании», которые подразумевали большой игровой мир с нелинейным прохождением, что стимулировало игрока тщательно исследовать локации и даже возвращаться в уже пройденные: персонажа можно было прокачивать за счет разнообразных бонусов, которые таились в укромных местах.

А в Bionic Commando разработчики вооружили главного героя уникальной пушкой с крюком, благодаря которой путешествия по многочисленным платформам стали куда более захватывающими. Плюс ко всему именно в этой игре пользователи получили возможность перемещаться не только в горизонтальной плоскости, но и постигать новые высоты по вертикали.

Практически все следующее десятилетие жанр опасно балансировал на грани тотального застоя. С одной стороны, в конце 80-х и начале 90-х ключевые для платформеров технологии огранили и отполировали, яркой демонстрацией чего стала серия по ежа-спидстера Sonic: игры вышли размашистыми, уровни, прокручивающиеся в любую сторону по горизонтали, — впечатляюще большими, визуальные эффекты шагнули вперед, а общая динамика происходящего была не похожа ни на одну другую игру.

С другой стороны, принципиально новых подходов практически не было. И даже самые яркие хиты 16-битной эпохи не выглядят откровением. Mega Man X, Super Metroid, Rayman, Super Mario World 2: Yoshi’s Island, Castlevania — бесспорно, все они спустя годы добились культового статуса, да и в свое время не знали равных по части доведенного до идеала геймплея, но так или иначе развивали уже знакомые аудитории идеи. Кажется, одним из ключевых событий этого периода был дебют платформеров на персональных компьютерах: разработчики из id Software, еще не ставшие иконами индустрии, впервые удачно воспроизвели сайд-скроллер вне привычных консолей в проекте Commander Keen in Invasion of the Vorticons.

Но жанр был все еще безумно востребованным, даже если не претерпевал каких-то колоссальных изменений. Сказывалась мощность оборудования: как бы ни хотели игроки и сами разработчики постоянного развития, двухмерные миры с видом «в профиль» были зачастую единственным решением в контексте времени.

Новая жизнь в трех измерениях

К тому моменту, когда даже минимальные свежие идеи в индустрии начали иссякать, спасение пришло из третьего измерения — освоение 3D-технологий разом изменило вектор развития всех актуальных жанров конца ХХ века.

Пытались уйти в трехмерную графику еще разработчики 80-х. Правда, ресурсов хватало с натяжкой на так называемое 2.5D — трехмерные объекты существовали в привычной двумерной среде. Особенно преуспела в этом направлении компания Sega и ее самые яркие эксперименты, такие как Clockwork Knight, Pandemonium и Klonoa. Был и альтернативный подход, который применял 2D-графику в трехмерной перспективе: так появились изометрические проекты вроде Antarctic Adventure от Konami и Congo Bongo от Sega.

Фактически первым целиком и полностью трехмерным платформером стал проект Alpha Waves Кристофера де Динешина для ПК. Назвать его игрой язык почти не поворачивается: целиком и полностью абстрактный эксперимент призывал взять под контроль странную геометрическую фигуру и прыгать по парящим в воздухе прямоугольникам. Сам разработчик планировал, что его работа будет при помощи цвета и музыки воздействовать на эмоциональные центры мозга пользователя. Но, конечно, никто не обещал, что преобладать будут восхищение и удовольствие от процесса.

Пыталась удивить сообщество и неугомонная компания Sega. Игра Bug для 32-битной консоли Saturn фактически существовала в трех измерениях, хотя и не позволяла насладиться ими в полной мере, скатываясь к классическому визуалу 2D-платформеров.

Лучше приспособление к новым условиям рынка давалось студии Naughty Dog и ее харизматичному проекту Crash Bandicoot. Игра блестяще совмещала классический платформер с видом сбоку с яркими приключениями от третьего лица, применяя лучшие находки предшественников: здесь был драйв бега без остановки, разнообразные смертоносные ловушки, увлекательные сценарии с преследующими игрока гигантскими булыжниками, молниеносные схватки с врагами и даже персональный транспорт в виде кабанчика.

И все же главным прорывом индустрии в 90-х безальтернативно стала легендарная игра Super Mario 64, выпущенная специально для свежей 64-битной консоли от Nintendo. В ней авторам удалось реализовать целиком и полностью трехмерный мир, который игрок мог исследовать в свое удовольствие. Алогичные платформы, без видимых опор водруженные прямо в пустоте, ушли в прошлое, а динамичный опыт с прыжками и преодолением сложностей рельефа сменился более актуальным ландшафтным дизайном. При этом серия сохранила все ключевые моменты, за которые полюбили еще первую часть — регулярные столкновения с надоедливыми соперниками, остроумные ловушки и встречи с боссами.

По похожему пути пошел еще один старожил жанра — Donkey Kong 64. Вместе с Mario они определили новый вектор развития жанра. Если раньше для прохождения уровня игроку было достаточно пройти из точки «А» в точку «Б», пользуясь той самой прокруткой экрана, то теперь для выполнения миссии зачастую нужно было вдоволь изучить все три измерения локации и найти необходимые для выполнения главной задачи предметы. Это, с одной стороны, вылилось в целый поджанр collect-a-thon, а с другой — увело традиционные платформеры в сторону популярных приключенческих игр.

Еще одним бриллиантом 90-х стала свежеиспеченная расхитительница гробниц. Серия про обаятельную Лару Крофт впечатлила геймеров не только эффектной треугольной моделькой героини, но и искусно перенесенными в трехмерную среду принципами лучших платформеров.

Однако к XXI веку платформеры снова ушли в затяжной кризис. Как правило, придумать что-то новое в узких рамках жанра, и без того истерзанного технически обновленным подходом к разработке проектов, было более чем сложно. Постепенно он раскололся на широкий ряд подвидов и одновременно начал тонуть в других геймплейных направлениях.

Например, серия Uncharted от пионеров индустрии из Naughty Dog все чаще сочетала черты платформеров с харизматичным шутером и кинематографичным повествованием. Громкий проект Sony под названием LittleBigPlanet удачно трансформировался в своеобразный сборник мини-игр и головоломок. А сага Ratchet&Clank сразу же стартовала с внедрения обширного арсенала оружия, которому позавидовал бы каждый второй шутер, и ставки на боевой геймплей.

И даже Mirror’s Edge от Electronic Arts, который во многом рассчитывал на родство с платформерами, решил нехарактерно показывать все действо от первого лица.

Платформеры, которые не боятся быть собой

Как известно, мода циклична. И пока большие студии продолжали смешивать классический жанр с более востребованными современными направлениями, чтобы гарантировать продукту статус ААА-игры, другие разработчики стали черпать вдохновение в прошлом. Очень вовремя: мир как раз ушел в ностальгию, одним из символов которой стал сериал «Очень странные дела», смакующий эпоху 80-х.

Так, параллельно с большими 3D-проектами, в которых оставалось уже совсем мало от платформеров, как грибы после дождя начали появляться олдскульные двухмерные игры с видом сбоку. Одними из самых ярких инди-экспериментов начала 10-х стали Limbo и Super Meat Boy.

Первый проект выстраивал созерцательный квест по поиску пропавшей сестры в жутком междумирье с монстрами в тени и ловушками в самых неочевидных местах, а второй делал ставку на запредельную сложность прохождения уровней, которая заставляла пользователей тратить львиную долю свободного времени на поиск идеального маршрута по уровням, где каждый неверный шаг оборачивается противоестественной смертью.

Новая волна платформеров не пыталась казаться безусловным прорывом в техническом плане, нередко разработчики обращались к примитивной 8-битной графике и олдскульному геймплею и имели успех. Например, Bloodstained: Curse of the Moon открыто признавался в том, что, по сути, просто воссоздавал всем знакомый хит Castlevania в привычном стиле, а ниндзя-экшен Cyber Shadow откровенно отсылался к подобным проектам для Dendy и Sega.

Но так паразитировать на ностальгических чувствах в современных реалиях совсем не обязательно, чтобы попадать в топы геймеров и критиков. Например, игра от StudioMDHR Entertainment под названием Cuphead придумала совершенно уникальную историю о чашкоголовых персонажах, отрабатывающих сделку с дьяволом. Пусть и не обошлась она без отсылок к джазовой Америке 30-х и эстетики акварельной живописи.

А хитовый Hollow Knight хоть и работал по направлению жанра «метроидвания», но абсолютно открещивался от сеттинга культовых предшественников вроде Metroid и Castlevania, рассказывая сюжет о миниатюрном рыцаре в королевстве насекомых. Кажется, новым витком успеха жанр обязан появлению консоли Nintendo Switch — на миниатюрном экране карманной приставки старомодные игры выглядят актуально и уместно.

Наконец, никогда прежде платформеры не были такими психологичными и эмоциональными. Все чаще разработчики возлагают на свои проекты чуть ли не роль персонального психотерапевта, как в случае с обворожительной историей Celeste, в которой девушка отправляется в экстремальное путешествие с покорением горы, чтобы побороть депрессию и разобраться с ворохом внутренних проблем.

А главный триумфатор 2021 года, лучшая игра по версии The Game Awards под названием It Takes Two, регулярно обращающаяся к механикам платформеров, и вовсе рассказывает о превращенной в пару кукол семейной паре в шаге от развода, пытающейся сообща вернуться в реальный мир и попутно разобраться с межличностными конфликтами.

Кажется, последние годы — лучшее, что случалось с жанром в принципе. Он окончательно повзрослел и не боится быть собой, не пытается казаться чем-то большим, чем классическое 2D-приключение, хотя и не сторонится экспериментов.

VOKA — это видеосервис, где каждый найдет что-то интересное для себя: фильмы и сериалы в HD-качестве и без рекламы, более 130 ТВ-каналов, премьеры новых эпизодов и сезонов одновременно со всем миром, live-трансляции концертов, спортивных матчей, контент собственного производства, а также удобные рекомендации по жанрам, настроению и новинкам.

Весь контент VOKA доступен к просмотру бесплатно для всех новых пользователей в течение первых 30 дней.

Спецпроект подготовлен при поддержке УП «А1», УНП 101528843.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner запрещена без разрешения редакции. ng@onliner.by

Литовские политики всерьез встревожены масштабами мести, которую организовал против этой страны Китай. Они, с одной стороны, ищут заступничества у Евросоюза, а с другой – делают вид, что ситуация не так уж плоха. Однако есть признаки того, что перед нами только начало процесса, которое будет иметь глобальное значение для всего мира.

Когда стало известно, что таможня Китая вычеркнула Литву из своих цифровых реестров, литовские политики отреагировали на эту новость по-разному.

Одни – напускной бравадой. Так, министр финансов Литвы Гинтаре Скайсте заявила, что особых потерь литовская экономика не понесет. «Наш экспорт в Китай составляет лишь около 1% всего литовского экспорта. На самом деле это не особенно большой наш партнер, поэтому особого воздействия на экономику и бизнес Литвы мы не ожидаем», – бодро сказала министр. Так она ответила на вопрос о том, будут ли заложены в госбюджет следующего года средства на компенсацию литовскому бизнесу от вероятных потерь в Китае. В то же время Скайсте посоветовала литовскому бизнесу «взвесить риски», которые, по ее словам, могут возникнуть «при сотрудничестве и с Китаем, и с Беларусью, и с другими государствами».

По данным департамента статистики при литовском же Минфине, раньше республика ежегодно продавала в КНР зерна на 69,3 млн евро, мебели – на 38,7 млн, оптики, измерительных инструментов, медоборудования – на 33,8 млн. Что касается импорта, то больше всего в Литву ввозилось из Китая электронного оборудования и его составных частей – на 226 млн евро, продукции металлообработки – на 143,1 млн, текстиля – на 104,7 млн.

Но не стоит забывать, что еще несколько лет назад в Вильнюсе строили на Китай большие планы, рассчитывая получать от сотрудничества с ним в разы больше, нежели сейчас.

Литовский экономист Александр Изгородин недавно называл Китай седьмым по значимости торговым партнером своей страны. «Литве КНР интересна как в контексте импорта, так и экспорта. Общий товарооборот оценивается в 1,5 млрд евро. Китай продал товаров на 1,2 млрд, Литва экспортировала на сумму 0,3 млрд. Можно отказаться от такого партнера, но приобретая эти же товары у третьих стран, например Германии или Польши, придется переплачивать», – отмечал Изгородин.

А экономист Марюс Дубниковас констатирует, что без сотрудничества с Китаем Литве станет намного дороже обходиться внедрение 5G и других технологических новинок, а также замена компонентов к уже имеющимся в республике высокотехнологичным системам китайского производства. «Эти трудности создадут дополнительные проблемы местному бизнесу. Конкурентоспособность сократится», – предупреждает Дубниковас.

Однако экономист банка Swedbank Нериюс Мачюлис настроен более оптимистично и призывает литовцев сильно не переживать. «После того как уйдет Китай – даже если прибавить влияние американских санкций на транзит белорусских удобрений! – это будет потеря всего 0,5% роста ВВП», – уверяет Мачюлис. Он призывает «не драматизировать» ситуацию с разрушением экономических связей Литвы с Китаем и Белоруссией.

Зато, по мнению Мачюлиса, Литва сможет извлечь много пользы из своей «принципиальной позиции» по Тайваню. «Мы уже слышали о том, что в Литве, возможно, планируют построить завод по производству микропроцессоров и полупроводников с помощью тайваньских специалистов. Если эти планы стоимостью 2,5-3 млрд евро осуществятся, то такая победа окажется в разы больше потерь», – обнадеживает литовский экономист.

Грызут локти

Однако не все литовские политики разделяют подобный оптимизм – некоторые не могут скрыть растерянности. Президент Гитанас Науседа выразил «сожаление» недавними действиями китайских таможенников. «Я надеюсь, что правительство, взвесив ситуацию, подготовит компенсационные средства, которые помогут нашему бизнесу избежать тяжелых последствий», – сказал Науседа.

А министр экономики Аушрине Армонайте посоветовала воззвать за заступничеством к Евросоюзу. Сказано – сделано: министр иностранных дел Литвы Габриелюс Ландсбергис во всеуслышание заявил, что Вильнюс рассчитывает на поддержку других стран Евросоюза. «Это беспрецедентный случай, когда частично накладываются санкции на одно из государств ЕС. Мы не можем ввести ответных санкций, потому что не имеем возможности вычеркнуть из таможенной системы то или иное китайское предприятие. Таможенные системы регулирует Еврокомиссия. Поэтому мы думаем, что в этот вопрос должны вмешаться европейские институты и представлять Литву», – заявил Ландсбергис.

Ряд литовских политиков, не ожидая заступничества Брюсселя, попытались сами организовать диалог с китайцами. Поскольку своего посла из Литвы Китай отозвал еще несколько месяцев назад, группа депутатов Сейма провела встречу с временным поверенным Цюй Байхуа. Литовские СМИ поспешили сообщить, что беседа состоялась «по взаимной инициативе». Во встрече участвовал бывший премьер-министр Литвы Альгирдас Буткявичюс (член местной Социал-демократической партии, ныне пребывающей в оппозиции). Он откровенно сказал, что сейчас ему очень горько. Буткявичюс напомнил, как занимая посты премьера и министра экономики, несколько раз посещал Китай, встречался с китайскими чиновниками, радея об упрочении двусторонних экономических отношений.

Тут стоит напомнить, что в 2013 году председатель Китайской Народной Республики Си Цзиньпин принял решение возродить древний торговый маршрут, носивший название «Великого Шелкового пути». Для этого председатель Си предложил концепцию «Один пояс – один путь», состоящую из двух направлений: сухопутного – «Экономический пояс Шелкового пути» и водного – «Морской Шелковый путь XXI века». Для реализации задуманного необходимо было разработать и построить в разных странах сотни инфраструктурных объектов: железные дороги, автотрассы, электростанции и индустриальные парки.

Литва в период премьерства Буткявичюса (продолжавшегося с декабря 2012-го по декабрь 2016-го) проделала большую работу, чтобы включиться в проект «Шелкового пути» и урвать долю от транзитного китайского пирога. В те годы между двумя государствами был подписан ряд меморандумов, шел обмен официальными делегациями.

Но в 2018 году уже отставной на тот момент глава правительства Буткявичюс жаловался, что Литва недостаточно активно осваивает китайский транзит. Спустя же три года, в августе 2021-го, все и вовсе пошло прахом: в ответ на заявленное Вильнюсом намерение завести у себя официальное представительство Тайваня Поднебесная заявила, что «приостанавливает» грузовые поезда «Нового шелкового пути» в Европу, следующие через Литву. Заодно китайцы приостановили закупки древесины, зерна и молочной продукции литовского происхождения.

Тогда для успокоения населения власти Литвы заявили, что во взаимном литовско-китайском товарообороте, составившем в прошлом году 1,5 млрд евро (для сравнения: товарооборот России и Литвы в прошлом году составил 9 млрд евро), дескать, торговля в основном шла в одностороннем порядке: Китай продал Литве товары на 1,2 млрд, а Литва экспортировала товары на сумму 0,3 млрд евро. А раз так, Литва ничего особенного не теряет.

Если идти, так до конца!

Так или иначе, Литва пошла на принцип – и представительство Тайваня у себя открыла. Теперь надежда на то, что китайский транзит вернется и станет прирастать, окончательно исчезла.

Несомненно, особую досаду в Вильнюсе вызывает тот факт, что зарабатывать на китайском транзите будет соседняя Белоруссия, с которой Литва пребывает в состоянии острого конфликта. Ведь именно Белоруссию в Китае называют важной узловой платформой «Шелкового пути». В рамках этого пути двумя государствами изначально было запланировано около 90 совместных инвестиционных проектов. Еще в 2014 году министерство экономики Республики Беларусь подписало с министерством коммерции КНР протокол о сотрудничестве. И с этой поры Белоруссию можно считать полноправным участником «Шелкового пути».

Даже в кризисном 2020-м Белорусскими железными дорогами были перевезены более 550 тысяч контейнеров ДФЭ (двадцатифутового эквивалента) в рамках маршрута Китай – Европа – Китай. Причем данный объем контейнерных перевозок оказался в 1,6 раза выше уровня 2019 года. «Наша транспортная инфраструктура пользуется активным спросом в качестве надежного транзитного коридора», – сказал недавно Александр Лукашенко в ходе своего видеообращения, адресованного участникам Глобального саммита торговли услугами, прошедшего в Пекине с участием Си Цзиньпина.

По словам Лукашенко, с 2014 по 2020 год железнодорожные контейнерные перевозки по линии Китай – Европа – Китай через Белоруссию выросли аж в четырнадцать раз.

В общем, Литва лишилась не только возможности торговать с Китаем, но и литовского транзита. Но продолжает упорствовать – недавно с официальным визитом на Тайвань отправилась представительная делегация, состоящая из парламентариев всех стран Прибалтики. Со стороны Литвы делегацию возглавлял политик Матас Малдейкис (член правящей в стране партии «Союз отечества – Христианские демократы Литвы»). В какой-то момент он обратил внимание на твит главного редактора китайской газеты Global Times Ху Сицзина: тот охарактеризовал приезжих прибалтов как «низкопробных европейских политических актеров», которым президент Тайваня Цай Инвэнь оплатила поездку. В ответ Малдейкис, озлобившись, написал: «Си Цзиньпин посылает своих клоунов, чтобы напасть на нас. Мы должны называть Китай «Комедийной народной республикой»». Факт этого оскорбления не остался незамеченным мировыми СМИ.

Белорусский политолог Юрий Шевцов пишет, что история с исключением Литвы из таможенного реестра Китая любопытна дальнейшим развитием. «Будет ли Литва и ее субъекты хозяйствования исключены вообще из торговых обменов китайских субъектов хозяйствования по всему миру? Откуда еще китайцы вычеркнут Литву? Как это коснется обычных граждан Литвы? Растаможить они товары уже не могут и лично? А каких прав они лишатся в китайской экосистеме дальше?

Очень похоже на пилотное тестирование китайского глобального социального рейтинга. Литва – страна, мало связанная с Китаем. Любые издержки такого тестирования для Китая будут не особо важны. А если это вычеркивание малой страны из списка имеющих права на что-то стран в эпоху глобальных big dates окажется эффективным?» – задается вопросами Шевцов.